«Я всегда оставлял частичку своей крови на корте. Был ли то первый раунд в Сан-Хосе или финал на Уимблдоне, я отдавал игре всего себя. К каждому матчу я подходил с мыслью: “Давай играть. Мне не важно, что ты более талантливый, у тебя сильнее удары и т. д. Давай выясним наши отношения на корте. Один на один”. Господи, и это было прекрасно».
В пылком характере одного из величайших гладиаторов спорта есть очень яркая черта: Джимми Коннорс не может жить без состязательности тенниса.
Двукратный победитель Уимблдона, обладающий хрипловатым высоким голосом, как если бы обладатель баритона пытался имитировать контральто, сразу же вспыхнул, словно паяльная лампа, как только мы заговорили о матчах, которые изменили параметры спортивного мужества.
«Я не могу сказать, что на корте я испытывал наивысшее счастье, но могу утверждать, что на нем я чувствовал себя свободным, – сказал Коннорс. – Свободным от своих обязательств в семье, свободным от собственных переживаний. Я действительно превращался на корте в другого человека. Это было место, где я никогда не мог смириться даже с мыслью о поражении. Я психологически накручивал себя до такого состояния, что начинал испытывать нечто близкое к ненависти по отношению к сопернику, состояния, в котором мне была отвратительна даже мысль о том, что кто-то может возвысить свое имя за счет имени Джимми Коннорса».
В мире скроенных по одному лекалу чемпионов Коннорс стал откровением. Его отношение к теннису нельзя охарактеризовать просто как страстное; оно в чем-то приобретает отвлеченный, метафизический характер. «На корте, сравнивая себя с противником, я становился самим собой, – говорил Коннорс. – Я состязался не ради шоу. Это проистекало из самых потаенных моих глубин».
Каковы были эти глубины, мы узнаем из более позднего интервью Коннорса, в котором он рассказал о своих сложных отношениях с уже умершим отцом.
Карьера Коннорса представляет собой сюжет захватывающей «синеворотничковой легенды». Под давлением ужасно строгой матери он вырвался из Восточного Сент-Луиса, штат Иллинойс, и выиграл свой первый профессиональный турнир в 1972 году. Он продолжил карьеру, на протяжении пяти лет удерживал титул первой ракетки мира и выиграл восемь турниров Большого шлема. В 1991 году, в возрасте 39 лет, вырвал удивительную серию побед, пробившись в финал Открытого чемпионата США, заставив радоваться весь американский народ.
Рекорд Джимми Коннорса – 109 побед в рамках турниров Большого шлема – до сих пор не побит.
Но был один противник, которого он не смог одолеть. «Я сражался с тремя поколениями игроков – от Лавера и Роузволла до Борга и Макинроя и, наконец, до Сампраса и Агасси. Я никого не боялся, – говорит Коннорс. – Но был один противник, с которым я не мог справиться, – возраст».
«Это расстраивало меня больше, чем что-либо еще. Я чувствовал, что еще способен бороться за титулы, но тело распадалось на куски. Если я начинал тогда играть против новых ребят, они могли победить. Но они не могли победить настоящего Джимми Коннорса».
Даже словом «ярость» трудно описать чувства Коннорса, направленные против собственного угасания. Когда в 1999 году он понял, что его увядающее тело мешает ему эффективно соревноваться на кортах для старшего поколения, он исчез из поля зрения словно призрак. В течение пяти лет он отказывался посещать соревнования, а когда Уимблдон пришел в дома с экранов телевизоров, он покинул свой дом. «Я не мог вынести того, что эти спортивные события по-прежнему происходят в жизни, а я уже не имею к ним отношения, – говорил он. – Возраст овладел мной, но я старался справиться с ним. Я хотел быть на кортах и сражаться». Все это порождает вопрос: почему? Что заставляло Коннорса так глубоко переживать? Что это была за мука, от которой он стремился убежать?
Многие невнятно намекали на глубокую и темную алхимию в его отношениях с Глорией Томсон – его матерью, тренером и наставником. Сам же Коннорс тепло отзывается о женщине, которая воспитала его от младенца до темпераментного чемпиона.
«Несмотря на ходящие слухи, моя мать не была излишне жесткой, – рассказывает он. – Она понимала меня и была рядом со мной и в победах, и в поражениях». Они по-прежнему очень близки. Коннорс бывает у нее (ей 82 года, и она живет в Иллинойсе) каждые десять дней.
Однако его отношения с отцом были более сложными.
«Он никогда не ходил на мои матчи, – сказал Коннорс после моих неоднократных вопросов, при этом голос у него дрогнул. – Он не имел отношения к тому, что я делал в теннисе. Он был очень гордым человеком».
«Говорил ли он когда-нибудь, что любит вас?» – «Нет, не говорил – и это преподало мне хороший урок в плане детско-родительских отношений. Если в течение недели я не скажу своему сыну (26-летнему аспиранту, который живет в Лос-Анджелесе), что я люблю его, значит, что-то идет не так».
Было бы, наверное, слишком просто предполагать, что сверхъестественное стремление Коннорса к успеху всего лишь следствие желания получить признание со стороны нелюбящего отца, но это, без сомнения, стало одним из важных факторов. Я спросил, примирились ли они когда-нибудь.
«Мы обсуждали с ним многие вещи тогда, когда было уже слишком поздно, когда он был уже на смертном одре, – ответил Коннорс. – Тогда я не искал умиротворения в своей душе, да и он не собирался мне его дать, но я рад, что у нас с ним состоялись эти беседы».
Сегодня 53-летний Коннорс живет на западном побережье США в Монтесито, в часе лета на север от Лос-Анджелеса. Он женат на Патти, в прошлом девушке-модели из журнала Playboy, с которой познакомился на одной вечеринке в Америке почти 30 лет назад. Хотя Коннорс говорит, что в жизни после тенниса его все устраивает (он рассказывал о прогулках с собаками и «занятии обычными вещами»), в его словах отчетливо слышится отголосок пустоты. Наверное, это неизбежное следствие утраты того, чему человек отдал так много.
Его бурные отношения с теннисом были похожи на любовный роман. Когда он комментирует матчи, как будет делать это во второй раз для Би-би-си этим летом, в его голосе звучит горечь человека, вспоминающего о своей возлюбленной, променявшей его на более молодого мужчину. Его замечания просты, иногда даже слишком безэмоциональны, но всегда убедительны. Вы чувствуете, что Коннорс отдал бы все за то, чтобы отбросить микрофон и выскочить на корт с ракеткой в руках под рев трибун.
«Ничто не может заменить то нервное возбуждение, которое дает вам теннисный поединок, – говорит Коннорс. – Но когда-то вам приходится учиться жить без этого, потому что вернуть это нельзя».
Я спросил, находит ли он удовлетворение в том, что дарил столько радости такому количеству людей в дни своей славы. Он ответил утвердительно, но в его словах не было уверенности. Возможно, те, кто любит слишком глубоко, никогда не находят покоя.
Джек Никлаус и сэр Джеки Стюарт
22 мая 2007 года
Только на последних минутах часового интервью Джек Никлаус и сэр Джеки Стюарт – два великих человека – оживились настолько, что агент Никлауса, который находился в отдаленной части его люкса в отеле Old Course Hotel в Сент-Андрусе, встал с кресла и подошел посмотреть, в чем дело.
