Нельзя сказать, что встреча эта дала ожидавшиеся Курёхиным плоды. Нет, какой-то обмен письмами происходил – я помню, помогал Сергею писать ответы по-английски. Чик прислал несколько пластинок, но на этом, кажется, все и закончилось.
(В скобках можно заметить, что наш друг Игорь Бутман – правда, уже чуть позже – оказался куда более результативен в налаживании подобного рода порожденных консульскими контактами связей. Вибрафонист Гэри Бертон, гитарист Пэт Мэтини, тот же Чик Кориа – многие музыканты, с которыми Игорь познакомился во время их пребывания по официальной линии Госдепартамента в СССР, – оказывали ему существенную помощь, когда он оказался в Америке.)
Очень скоро походы в консульства США, ФРГ, Швеции, Франции и в квартиры дипломатов участились и из экстраординарного события превратились чуть ли не в главное развлечение второкультурной тусовки. Для этого уже не нужен был специальный повод типа приезда джазовых звезд. Звали на просмотр нового или старого кинофильма, на приезд какого-нибудь писателя или журналиста, а то и просто на ужин. Сергей Курёхин – лидер музыкального авангарда и заодно музыкального андерграунда города, обаятельный, популярный, бесстрашный – был не просто неизменным участником, но и центральной фигурой этих собраний.
Один из таких просмотров в резиденции Генконсула США чуть не закончился трагически. Прямо во время сеанса у Курёхина случился сердечный приступ. Все переполошились, показ был приостановлен, вызвали «скорую помощь», но боль отступила, и обошлось без госпитализации. Был ли это первый сигнал сразившей в конце концов Сергея тяжелой болезни сердца? Не знаю. Помню еще примечательный эпизод того вечера. Показывали только вышедший тогда фильм «Амадей» Милоша Формана по пьесе Питера Шеффера, которая была, в свою очередь, вольной интерпретацией пушкинских «Моцарта и Сальери». Именно тогда, еще до начала фильма, пока все по-светски болтали с бокалами вина, обсуждая историю Моцарта и Сальери, Курёхин произнес ставшее потом знаменитым признание: «Я хочу быть Моцартом и Майклом Джексоном одновременно».
Иногда – редко, правда, – для нас показывали что-то специальное, выходящее за рамки вкусов консервативной дипломатической публики; то, что, как хозяева знали, нас особо заинтересует. Особенным гостеприимством – и отнюдь не «хлебом единым» – отличался атташе по культуре Генконсульства США Мортон Аллен и его очаровательная жена Мэри-Энн. Именно в их уютной квартире на улице Гоголя (ныне Малая Морская) мы смотрели множество джазовых фильмов и даже видеозапись поставленного в Сан-Франциско спектакля «Победа над Солнцем» – никогда не ставившейся в СССР русской футуристической оперы 1913 года с музыкой Михаила Матюшина на «заумные» тексты Хлебникова и Крученых с декорациями и костюмами Малевича.
Главным блюдом все же оставались приемы в резиденции у генконсула. Там вкусно кормили, собиралась интересная компания – «митьки», «аквариумисты», литераторы, художники – и без ограничения наливали. Даже я, человек в питье весьма умеренный, помню, в одно из своих первых посещений консульства сильно напился. Произошло это из-за коварства почти неведомых нам до тех пор алкогольных коктейлей. Когда пьешь вино или водку, то без труда чувствуешь подступающую меру и сразу останавливаешься. А тут джин-тоник – вкусный, пьется легко, алкоголя совершенно не ощущаешь, вплоть до тех пор, пока с сильным головокружением не возвращаешься домой. Впрочем, одного неприятного эпизода мне хватило с лихвой, и дальше я держал себя в руках. Многочисленные друзья-товарищи делали это менее умело или, точнее, менее охотно. Как-то раз довольно большая подгулявшая компания, отправившись пешком по улице Восстания, тут же – благо, был формальный повод – угодила в лапы поджидавших их ментов за пьяное сквернословие.
Еще одна, побочная, но немаловажная причина походов в консульство – книги. Не помню, кто и как распустил слух, и до сих пор не знаю, в какой степени слух этот соответствовал действительности, но в компании господствовала уверенность в том, что выставленные в книжных шкафах в библиотеке Солженицын, Набоков, Бродский, Саша Соколов, Аксенов и еще огромное количество политического и литературного тамиздата стоит там с одной целью – перекочевать к нам в карманы. Предложить, мол, официально эти книги нам хозяева не вправе – в Советском Союзе они все же под запретом, поэтому и выставляют их столь открыто для нашего «угощения». Мы и угощались, набивая полные карманы и сумки бесценными книгами.
Подтверждение тому, что эта версия – довольно наглая – могла быть верной, я нашел спустя несколько лет, впервые оказавшись в Нью-Йорке. Там я попал в специальное заведение, которое содержалось за счет правительства США, и в котором работал наш старый питерский приятель Коля Решетняк. Работа Коли и суть этого заведения заключалась в том, чтобы давать каждому нашедшему к нему дорогу советскому гражданину такое количество тамиздата, которое этот человек хотел взять и был в состоянии увезти с собой обратно, в Союз. А был уже вполне перестроечный 88-й год, когда набиравшая силы гласность многие из ранее запрещенных книг делала совершенно открытыми. Так что, черт знает, весьма возможно, что и на самом деле книги эти в библиотеке консульства предназначались для нас. Во всяком случае, нам они были совершенно точно нужнее, чем американским дипломатам.
Эта бесшабашность пришла несколько позже. А поначалу, в 82-м, 83-м еще была некоторая осторожность и настороженность. Творилось вокруг еще разное. В 1982-м друг моего друга художника Сергея Ковальского
[110], художник, а в будущем политик и депутат Думы Юлий Рыбаков
[111] только вернулся после нескольких лет отсидки по одной из самых жестких статей – за «антисоветскую агитацию». В том же 82-м был арестован и осужден по той же статье один из членов Клуба-81, историк и правозащитник Вячеслав Долинин
[112]. Широко распространено было представление о КГБ как о вездесущем, всеслышащем и всевидящем ухе и оке. Время от времени начинали циркулировать слухи о том или ином персонаже тусовки как о стукаче, вольно или невольно сотрудничавшем с КГБ. Слухам этим я старался внимания не придавать – уж очень не хотелось портить отношение к человеку без серьезных на то оснований, а, как я понимал, немалая часть этих слухов была вызвана присущей многим из нас паранойей.
