В 1987 году, на фоне общей либерализации, «Поп-Механика» – точнее, управление ею – встала на профессиональные рельсы. Перед поездкой в Ригу Курёхин предложил мне стать директором. Я думал недолго и отказался.
Причин тому было несколько. Во-первых, хотя с момента основания Клуба современной музыки я постоянно занимался организацией концертов – в том числе, и часто в первую очередь, Курёхина и его ансамблей, – работу эту я не очень любил и, более того, не считал себя к ней по-настоящему пригодным и способным. Занимался я ею исключительно по необходимости – уж очень я любил эту музыку и своих друзей-музыкантов и понимал, что если я не буду это дело делать, то оно останется несделанным. К 1987 году в среде музыкального менеджмента стали проявляться первые ростки профессионализма, и я счел – совершенно искренне, – что найдутся люди, способные решать непростые и очень ответственные организационные задачи куда лучше меня. Во-вторых, я прекрасно понимал, что характер у моего друга при всем его обаянии очень непростой, своенравный, и что на зыбкой почве такого тяжелого, нестабильного и ненадежного дела, каким в первые перестроечные годы была организация концертов на территории СССР, мы непременно разругаемся – а терять друга мне совершенно не хотелось. В-третьих, я понимал, что, несмотря на звучное наименование должности «директор», мне грозило скорое превращение из независимого равноправного партнера и друга, который участвует в делах по собственному желанию и удовольствию, в обычного наемного работника. Тогда я неизбежно оказался бы в подчинении, а то и в услужении – этого мне не хотелось. И в-четвертых, я все больше и больше понимал, что стезя моя – не столько организаторская, сколько журналистская, и именно по ней мне хотелось двигаться.
Уж не помню, какие аргументы я приводил Курёхину, – вряд ли все, но первый и последний наверняка. Мой отказ Сергей воспринял с огорчением, но внешне с пониманием. Директором «Поп-Механики» стал Алексей Ершов – спокойный, уверенный в себе, преданный Курёхину и порядочный человек с немалым организационным опытом. Курёхин, однако, и сам не чурался деловой, организационной части работы – особенно в том, что касалось поиска денег на те или иные без конца появлявшиеся у него безумные проекты. «Банки, склянки», – шутил он о содержании очередного делового дня, полного, как следовало понимать, встреч с банкирами.
Как человек очень умный и проницательный, Сергей безусловно понимал, что я в своем решении прав. Но получать отказы на свои предложения он не привык и не любил, и, как мне показалось, напрягся. Быть может, с этим были связаны его отказы играть на фестивале «Открытая музыка», которые я организовывал в 1990–1993 годах?
Мы ни в коем случае не ссорились, но видеться стали реже, и постепенно отношения из почти повседневных встреч и сотрудничества стали переходить в стадию просто спорадического дружеского контакта.
Главной формой этого контакта на какое-то время стало любимое курёхинское времяпрепровождение – обмен пластинками или дисками. Он притаскивал ко мне сумку по тем или иным причинам ненужной ему музыкальной продукции, и начинался сугубо специфический процесс, название которому даже трудно подобрать. Спорт? Азартная игра? Шулерство? Лучше всего, наверное, подходит определение «обменная оргия». Настоящим коллекционером он никогда не был, но диски, и особенно виниловые пластинки обладали для него какой-то магической притягательной силой. Причем сила эта состояла далеко не только, а зачастую и не столько в содержащейся на том или ином диске музыке. Разумеется, каждая пластинка на вполне сложившемся и развитом рынке коллекционеров имела свою совершенно определенную материальную стоимость, и об этой стоимости мы оба имели прекрасное представление. Рыночная цена, безусловно, играла свою роль в нашем обмене, но была совершенно не главной. Мы отлично знали вкусы и пристрастия друг друга. Меня, как правило, интересовала в первую очередь чисто музыкальная составляющая, и Сергей старался тащить мне музыку тех артистов, которые могли быть мне по тем или иным причинам интересны. Что интересовало самого Курёхина, сказать однозначно невозможно. Редкий артист или особо редкая пластинка; редкая фирма; необычность оформления. Особую пикантность процесса обмена составлял тот факт, что бо́льшую часть этих лет проигрывателя у него не было, и пластинки представляли для него сугубо умозрительную ценность.
Торговались мы, тем не менее, безбожно. Деньги в качестве фигуры обмена не присутствовали вовсе – таков был неписанный закон. Если одному казалось, что его пластинка обладает большей ценностью, чем та, которую предлагают взамен, то в ход шли довески, сложные многоступенчатые комбинации – две за одну, три за две, а вот к этой впридачу еще сингл или вот эта книга. «А вот помнишь, в прошлый раз я тебе чуть-чуть уступил, теперь твоя очередь». Особенно Сергей любил обмен вслепую – то есть даже без прослушивания музыки на пластинке или диске. Иногда я пытался робко возразить – дай, мол, хоть послушаю, на что он уверенно, безапелляционно и, как ему казалось, вполне резонно возражал: «Зачем тебе ее слушать?!» Особым шиком было всучить партнеру и вовсе ненужный ни одному, ни другому хлам, который в следующий раз непременно всплывал вновь. Хотя, как Курёхин справедливо говорил, в каждой, даже самой неудачной пластинке можно найти свою изюминку. Продолжалась эта оргия несколько часов подряд – перемежаясь, разумеется, разговорами и на другие темы, а нередко и ужином.
Со временем пластинки сами по себе начали стремительно терять ценность – доставать их стало легче, доход каждого из нас вырос, и вся затея, казалось, превратилась в бессмысленную. Было очевидно, однако, что пресловутые пластинки служили всего лишь поводом. Что за этой игривой, ни к чему не обязывающей формой таился важный для меня и, смею надеяться, для Сергея процесс общения – легкого, непринужденного, ни к чему не обязывающего, когда серьезные темы – а они всплывали всякий раз непременно – были умело и тактично спрятаны в оболочку трепа.
И вновь БГ: «Детский альбом» и «Два капитана 2»
Весной 1991 года Ленинградский Рок-клуб праздновал свое 10-летие. Праздновал грандиозной, огромной выставкой «Реалии русского рока» в одном из павильонов «Ленэкспо» в Гавани. Я уговорил вечно скептичного Курёхина все-таки на нее съездить – мы, видимо, полуслучайно совпали каким-то образом в городе – время было такое, что большую часть его все проводили в различных зарубежных поездках. Правда, попали мы все-таки не на торжественное открытие и тусовку, а через неделю-другую, уже ближе к закрытию. Все обойдя и обозрев, поздоровавшись и пообщавшись с теми немногими из приятелей, кто был в зале и оберегал свои стенды – часть экспонатов, как нам сообщили, была к тому времени уже растащена, – мы оказались где-то на балюстраде выставочного зала и сверху наблюдали за экспозицией и за броуновским вращением знакомых и незнакомых людей, предаваясь приятным ностальгическим воспоминаниям.
Продолжавшееся отсутствие контакта между двумя моими лучшими друзьями-музыкантами (а с БГ я за эти годы сильно сблизился) по-прежнему сильно меня тяготило. Воспользовавшись расслабленностью и слегка сентиментальным курёхинским настроением, я решился предложить: «А поехали к Бобу!» Он неожиданно согласился.
