Боря тоже был в городе. Я позвонил справиться, готов ли он принимать гостей, после чего мы сели в машину, по дороге заехали в «Березку»
[239] на Невском, купили бутылку хорошего виски и отправились на Лесной, где Боря с Ириной и детьми жили тогда в съемной квартире.
Я ждал этого момента несколько лет, но момента как такового не случилось. Не было примирения, как будто не было и разлада. С первой же минуты разговор как бы возобновился на той же легкой ноте, на какой их общение шло в самые лучшие, самые плодотворные его мгновения. Сергей поразил меня необыкновенно уважительным и добрым отношением к Борису. Сначала говорили о какой-то ерунде, потом, чтобы избежать необходимости упоминать главное – можно ли возобновить совместную работу, – говорили о вещах, которые были хорошо знакомы обоим и о которых оба могли говорить часами: религии, философии, мистике. Наша бутылка быстро кончилась, Боря достал из своих запасов еще одну. Наконец разговор свернул и на планы совместной записи. Я понял, что миссия моя выполнена, и совершенно счастливый часа в три утра отправился домой, оставив друзей за оживленным разговором. Кажется, Сережка так и остался там ночевать.
Вскоре на волне примирения и эйфории от возобновившегося сотрудничества-дружбы они отправились вместе в Париж, куда БГ был приглашен участвовать в какой-то грандиозной благотворительной акции в честь пятилетия со дня чернобыльской катастрофы.
Но главное – началась работа над совместным альбомом. Вот что уже много позже, в 2012 году, во время работы над первым изданием этой книги рассказал мне Гребенщиков:
«Мы начали записывать этот альбом после долгого, в несколько лет, периода почти полного отсутствия контакта. Мы встретились и сразу решили что-то сделать вместе. Его тогдашний менеджер Лёша Ершов с готовностью взялся найти на запись деньги и организовать студию «Мелодия», но поставил при этом одно условие – записывать нужно на английском языке, чтобы потом продать. Мне тогда это было легко – я только-только записал два альбома на английском языке
[240]. Серёжка по этому поводу ничего особенного не говорил, но мы считали с ним вместе, что потом мы как-нибудь куда-нибудь это переведем. Приехал Бойд
[241], послушал, сказал, что все это интересно, только зря мы пишем на английском.
Изначально идея состояла в том, что запись эту мы будем делать втроем – с [бывшим гитаристом «Кино»] Юрием Каспаряном, который тогда называл себя не Юрием, а Георгием, и считал себя не гитаристом, а «великим мастером наладки ритмических устройств». Серёжка все говорил: вот сейчас Юрка придет, он наладит нам ритм, и все будет прекрасно. Каспарян пришел на второй или третий день записи вместе с Рокамболем
[242]. Рокамболь вел себя – что для него, по всей видимости, дело привычное – невероятно оскорбительно и унижал всех, кто находился вокруг. То есть обычный кухонный хам, которому просто никто не может дать по усам лишь потому, что все жалеют его. Ну пришел урод, ну ладно… все терпят его остроты чудовищные, его пошлость и его хамство. Мы с Серёжкой терпеливо ждали, когда это закончится. А терпели мы его просто потому, что Юрка представил его как своего учителя. Ну кто мы такие, чтобы судить его учителя? Но в конце концов примерно через час Серёжка не выдержал и говорит: «Вот дверь, вам нужно в эту дверь выйти и больше никогда сюда не возвращаться». Юра ушел вместе с ним и через день сообщил нам, что мы выказали неуважение его учителю, и он не может продолжать с нами работать.
И началась чудовищная суета, ибо писали мы все без ритма, под какой-то клик (электронный метроном. – A. K.), хотя ожидалось, что мы будем писать с нормальной ударной установкой или по крайней мере с нормальными ударными устройствами. Ну как можно записывать музыку под клик? Шла запись поэтому очень трудно, и постепенно все стало рушиться – мы сделали семь-восемь треков, и все они были под клик. К тому же у меня в этот момент писался «Русский альбом». И не просто писался, а шли еще постоянные гастроли, мне все время нужно было ездить по всей России. Все время, все время, все время… Так как, честно говоря, просто не на что было есть… То есть, помимо «Русского альбома», нужно было просто зарабатывать деньги. Я просил у него прощения, просил отложить нашу работу, но «Русский альбом» вместе с этими гастролями съел меня целиком. Потом мы пытались к этому вернуться еще несколько раз, но не получилось, потому что все оригинальные пленки, кроме, кажется, какой-то одной и самой неинтересной, – а всего было три или четыре большие катушки, которые Лёша купил, заплатил деньги, – просто пропали. Кто-то из операторов фирмы «Мелодия» решил, что вот лежат пленки, уже несколько недель, и никто их не берет, значит, они никому не нужны. И что-то записал на эти пленки поверх нашей записи. И все, и спросу никакого нет. И ничего не осталось, кроме нескольких рабочих записей – рабочий сброс, с браком, не вычищенные, сегодня закончили, завтра будем делать дальше, – которые я по привычке каждый вечер скидывал себе на кассету.
Потом мы к этому приступали еще раз, года два спустя. Он приехал ко мне и предложил вернуться к этим старым записям – давай, мол, то, что было сделано на английском языке, сделаем еще раз. Я с радостью согласился, хотя было очень сложно писать тексты на уже готовые песни, это требует огромного вложения интеллектуальных сил. Но, тем не менее, к одной из этих песен – «Отблеск Тебя» – я что-то написал, Серёжка одобрил, и мы вместе заканчивали какие-то кусочки. Да, я точно помню, это был девяносто третий год, самое начало буддизма в моей жизни, и поэтому там все эти намеки. И он страшно радовался и говорил: «Вот это текст, вот это я понимаю! Так и надо!»
Но у меня опять началось – то ли «Кострома»
[243], то ли что-то еще, но я все время был в гастролях. А он как раз тогда связался с Дугиным
[244], со всеми остальными, началась вся эта другая полоса его жизни… какая-то новая фигня. И я больше его и не видел… Помню, он как-то забежал ко мне – мы уже жили на Невском – с кучей книг из «Букиниста», страшно довольный, и мы договаривались: мол, это сейчас сделаем, потом это сделаем, и он меня уговаривал – ну хоть это песню закончи. И мы закончили «Отблеск Тебя», записали ее, опять же на «Мелодии», и, наверное, получилось бы еще что-нибудь с этим сделать, но дальше нам было как-то не состыковаться. Не потому, что мы не хотели. Мы хотели, но у него была своя сверхзанятая жизнь, а у меня своя, и нам никак было не встретиться. И когда наконец «Детский Альбом» появился… ну что же, я и тогда считал, и сейчас считаю, что это было целиком его право делать так, как он считал нужным. Но мне только кажется, что получилось в итоге гораздо слабее и более… по-детски, чем то, что мы задумывали и что мне казалось действительно интересным. Из этого могла получиться по-настоящему серьезная и сильная работа. По-моему, ее стоило доделать, но… у нас не было времени. И он сделал то, что сделал, – его право. Музыку мы писали вместе, и раз это совместная работа, то право каждого – делать с этим то, что он считает нужным».
