Конечно, Герхард везде, будто хвост, за мной таскался — от кого тут охранять, и сам не знал. Да только на майский праздник Травник он тоже со мной собрался. В мае, говорят, олень копыта в реке мочит. Можно и купаться уже. Все девушки и купаются. Ночью костры разжигают, танцуют, гадают, Хозяина леса чествуют. А мужчины дома ждут, им нельзя. Эта ночь не для них.
Герхард, разумеется, меня не пускал. Раз ему запретили идти к реке, то и я не должна. Уж сколько усилий приложили мы с сестрицей, чтобы заманить его в темную часть терема, да там запереть! С огромным трудом закрыли люк тяжелым сундуком. Пущай побесится, не убудет от него. Что со мной случиться может в дядюшкином лесу?
На Травник все равны. Все одинаковы. В длинных льняных рубахах, в венках из желтых одуванчиков, босые и простоволосые мы вышли на луг возле реки. День этот считался чисто женским, только незамужние девушки могут обращаться сегодня за советом к Берегине — речному духу. Только она подскажет, ждать ли в этом году суженого.
Людмилка идти не хотела:
— Куда мне в женской рубахе позориться? — чуть не со слезами говорила он. — Все девки — как тростинки, а я коровушка. Каждый год надо мной только насмехаются. Да и глупости это — все гадания. Я и так своего суженого знаю.
— Не перестанешь ныть — будешь ревушкой-коровушкой, — строго сказала я. — Меня-то не бросай одну. Не все такие умные как ты. Я бы спросила Берегиню… кое о ком. И потом, пусть попробуют над тобой посмеяться. Я им живо косы подпалю.
— И как ты собираешься это сделать?
— А вот так! — я пристально поглядела в сторону горящей свечи, и она вдруг полыхнула пламенем чуть не до потолка.
Людмилка совершенно по-девичьи взвизгнула. А еще из себя парня строит! Прищурилась хитро:
— А Полинку Соболеву вот так напугать сможешь? И Ульянку Белкину?
— Покажешь, сделаю.
Ночь была так прекрасна, какие в Галлии бывают от силы раза два в году. А в Славии, какой ночью не выйдешь— над головой раскинется небо, богатством с которым не сравнится ни один бархат. Лес чернеет за спиной — нам ли, оборотням, его бояться? Река блестит, будто по ее поверхности разлили масло. Шумит трава, пахнут цветы, которых я и не знаю. Ветер ласково ласкает обнаженные руки и треплет волосы. Богиня, до чего ж хорошо!
Подол рубахи, украшенной обережной вышивкой, касается травы. Рубашку Береника одолжила. Мы втроем, как княжеские дочки, отделяемся от прочих девушек. И костер у нас свой, разумеется, самый высокий. И каравай, часть которого нужно бросить в сторону леса, часть в огонь, а часть в реку, мы ломаем втроем. Я свою, конечно, в огонь бросаю — никто у меня эту честь не заберет. Людмилка — в воду, у нее водный дар от деда. Беренике, как самой младшей, достается лес.
— Берегиня-матушка, прими дар мой, своими руками сделанный, да расскажи судьбу мою! — прошу я, снимая с головы венок и осторожно опуская его в воду.
Если он поплывет, и далеко — ждать мне судьбу свою до следующего года. А если вдруг… бульк… а чего это он камнем ко дну пошел?
— Ого, — с интересом поглядела на меня Людмилка. — Ты ж вроде не просватанная? Сразу потоп! По всему выходит, замуж ты выйдешь очень быстро. Нет, ты видела? Он даже не пытался плыть! Может, ты сплела не правильно?
Венок Береники качался на воде и медленно удалялся вниз по реке, словно торговое судно — впереди вереницы таких же венков. Только парочка девиц могли похвастаться, что их венки потопли.
— Мой, мой тонет! — с азартом завопила Людмилка.
Действительно, ее венок, проплыв совсем немного, начал погружаться.
— Я после тебя замуж выйду, — довольно сказала мне подружка.
— Тогда тебе долго ждать придется, — пожала я плечами. — У меня на сердце и нет никого.
— А о ком ты спрашивать собиралась? — хитро спросила Береника.
— Никого нет на сердце, за кого замуж хочу, — поправилась я.
— Та-а-ак! — прищурилась Людмилка. — И кто тебе такой люб, за кого замуж пойти нельзя? Женатый что ли?
— Государственная тайна.
— Ты что, сестрица, с королем Галлии что ли, роман завела?
Я от такой проницательности только глаза вытаращила и молча хватала воздух ртом.
— Да ладно, не дури, — хлопнула меня по спине сестрица. — Слухами земля полнится. Маманя по секрету сказала, за что тебя сюда сослали.
— Вот спасибо-то… И как она узнала? — кисло спросила я, потирая плечо — рука у Людмилки что у парня тяжелая.
— Ви, ты совсем наивная что ли? У деда везде свои шпионы есть. И в Славии, и в Галлии…
— И в Степи? — не удержалась я.
— Со Степью сложнее, — призналась Людмилка. — Степняки вообще со славцами дел не ведут. Только тамошний хан лично какие-то вопросы решает. Ни одного постороннего туда не пустят, только разве что по большим праздникам.
— Это хорошо, — вспомнив инцидент по дороге и невольно дотрагиваясь до губ, кивнула я. — Степняки — совершенные дикари.
— Ну не знаю, — усомнилась подруга. — Все говорят, что Таман — удивительной силы вождь, из тех, кто творит историю.
— Все говорят, да никто не видит, — фыркнула я. — Да что мы о степняках? Айда купаться!
И скинув рубашки, мы с визгами побежали в воду.
Я вышла на берег первая — мокрые тяжелые волосы тянули ко дну. Ох уж это матушкина прихоть! Я бы с девушками в воде хохотала и резвилась, а вместо этого выжимаю косы и вздыхаю. Ничего! Накупаюсь еще! Лето — оно длинное.
Оделась да с легкой улыбкой присела на бревнышко возле огня и принялась заплетать косу, наблюдая за двоюродными сестрами. Как прекрасна жизнь! Точнее, была прекрасна — пока чужие руки не зажали мне рот и не дернули в темноту.
Чужак тащил меня сквозь лес, ветки хлестали и царапали голые ноги, волосы цеплялись за всё, что можно было цепляться — за кусты, за коряги, за стволы деревьев. Поняв, что далеко он меня не утащит, мужчина зашипел сквозь зубы, и стало еще темнее — мне на голову накинули мешок, обмотали волосы поверх его и закинули на плечо. Я пыталась орать и брыкаться, но мешок и волосы заглушали все звуки. Вдобавок я начала задыхаться и слабеть. Я сейчас сознание потеряю — впервые в жизни! Заставила себя успокоиться хоть немного и принюхалась. Оборотень я или слабая человеческая девица? Соберись, Виктория! Тебе ведь знаком этот запах, правда?
И тут я взвыла от накатившего меня страха: я узнала! Это был тот самый страшный степняк, о котором я и думать забыла. Как же его звали? Кажется, Аяз? А дед говорил, что нет здесь степняков!
А ведь он мелкий — сколько же силы требуется, чтобы тащить меня так долго? Авось далеко не утащит, бросит! Сделает свое дело прямо в лесу? Ой, мамочки, неужели он хочет надругаться надо мной? Или деду за что-то отомстить? А мстить есть за что, я уверена. Сразу же вспомнилось, что маму украли со свадьбы — потому что ее бабку в свое время украли со свадьбы! Да что же это творится на свете — почему нас воруют? За что? Мужчины ссорятся, а разменной монетой становятся их дочери и невесты!
