Аяз с удивлением заглянул мне в лицо: не ожидал, что я вообще осмелюсь подать голос.
— Так? — ухватился где-то в районе спины.
— Короче, — севшим голосом бормочу я.
— Так?
— Короче.
Наконец холодное лезвие ножа касается моего затылка, и я замираю.
— Короче некуда.
— Режь.
— С ума сошла? Такая красота! Жалко же.
— Мне не жалко, — мой голос даже как-то подозрительно окреп.
— Я режу! — предупредил он меня.
— Режь уже! — не выдержала я, и тут же съежилась.
А ну как ударит меня за то, что голос повысила?
Косы у меня толстые, но нож режет их как масло. Вжих, вжих — и обе падают к моим ногам с каким-то глухим звуком. А голове становится так легко-легко, что того и гляди, она улетит вверх. Я провожу рукой по затылку: мои пальцы ласково и щекотно задевают короткие пряди. Счастье-то какое! И, главное, вычесывать и мыть теперь не нужно! И никто больше не дернет меня за волосы, причиняя боль. Аяз поднял с земли косы, которые показались мне похожими на ржавые металлические канаты, на которых крепится подъемный мост в некоторых горных замках. Взял было меня за руку — я дернулась с ужасом. Тогда мужчина подхватил за локоть и выволок наружу. Не отпуская меня, бросил хану в ноги добытый трофей.
Хан молча смотрел на мои волосы и хмурился.
— Не будь ты моим сыном, я бы сейчас высек тебя за святотатство, — мрачным голосом произнес он. — Что ж, вижу, ты настроен серьезно. Не смею препятствовать твоим жизненным планам. С этого момента Виктория, дочь Оберлингов — твоя жена. Своей властью, как хан и владелец этой земли, я отдаю ее в твоё владение. А как отец предупреждаю: если увижу хоть слезинку на ее лице, я не погляжу, что ты взрослый. Выпорю не задумываясь.
— А что, моё согласие не требуется? — пискнула я.
— Нет, — хором ответили мужчины.
— Я сейчас клянусь, что ни к чему Викторию не стану принуждать, — заявил Аяз. — Всё, что случится между нами — будет по обоюдному согласию.
— До осени, — ответил хан. — Не будет брачных меток до осени — я возвращаю ее деду. Этого срока вполне достаточно, чтобы девушка поняла, хочет она быть твоей женой или нет.
— Я не буду ничьей женой, — выкрикнула я, выплескивая огонь вокруг. — Немедленно отпустите меня, или я всю Степь спалю!
Раз он не будет меня принуждать, то, видимо, я ему нравлюсь. А раз нравлюсь — обязательно этим воспользуюсь! Бить он меня, похоже, не будет — иначе ему влетит от отца. И потому — держитесь! Теперь вы узнаете, какой я могу быть гадкой! Сами деду вернёте и еще в ножки кланяться будете, чтобы забрал!
Выплеснутое на меня ведро воды резко охладило мой пыл. Я стояла насквозь мокрая, моргая и кашляя.
— Будешь огнем плеваться — буду поливать, — буднично сказал Аяз, отбрасывая в сторону ведро. — Здесь колодец есть и река близко. Воды хватит.
Хан закатил глаза.
— А я думал, она кроткая, будто голубка, — усмехнулся он. — Такая нежная, такая красивая, такая юная… Я даю ей имя Кегершен — голубка!
— А надо было назвать скорпионом, — пробормотал юноша. — Или змеёй. Дадэ, нам нужен новый шатёр.
— Зачем тебе шатер?
— А где я теперь буду жить? С тобой и с матерью? — он смотрел на хана, словно пытаясь ему что-то объяснить взглядом.
И хан снова уступил:
— Возьмешь малый. Поставишь на отшибе. Ты же у нас теперь молодой муж. И переодень девочку. Она вся мокрая.
И голодная. Я так хочу есть! Он же не собирается морить меня голодом?
Новый шатер выглядел не слишком нарядно. В стане были гораздо красивее. Но это понятно — дали, что не жалко. Собрал его Аяз самостоятельно — не так это выглядело и сложно. Пол и остов сделан из перекрещенных деревянных реек. На них внахлест накинуты листы войлока. Внутрь степняк притащил гору подушек самых разных цветов и пару больших сундуков. Я молча сидела на деревянном чурбаке и сверлила его ненавидящим взглядом.
— Ну ты и козел, — бормотала я по-галлийски, памятуя, что он не знает этот язык. — Скотина.
Он повернулся в мою сторону, закивал и ответил на славском:
— Скотины здесь много. Есть овцы, буйволы, лошади. Степняки всегда жили скотоводством. Приятно, что ты интересуешься.
Видимо, кое-какие слова он всё же знает. Сладко улыбнувшись, я ответила на галлийском:
— Что б ты сдох, подлая гадина. Чтоб на тебя напал понос и почесун одновременно. Чтоб ты облысел.
— Я не понимаю.
— И хорошо, что не понимаешь.
Он пожал плечами и показал на установленный шатер:
— Теперь это твой дом. Иди отдохни.
— Я отдохну, когда ты сдохнешь, тварь, — ответила по-галлийски, поднимаясь.
Внезапно степняк ухватил меня за плечо:
— К твоему сведению, я учился во Франкии в университете, — рявкнул он. — И ругаться умею на нескольких языках. Уж ругательства-то я понимаю. Поэтому придержи язык, голубка. Я тебе не галлийский рыцарь. Услышу еще одну гадость в мою сторону — поколочу.
— Тебе отец запретил меня обижать, — фыркнула я.
— Ты еще не поняла, что мне плевать на его запреты? — сверкнул глазами степняк. — Ты моя жена и должна относиться ко мнес уважением.
— Кому это я должна? Уж точно не тебе!
Мы поглядели друг на друга с ненавистью, а потом он затолкал меня в шатер и кинул вслед сверток с одеждой.
— Переоденься!
Из любопытства поглядела, что он мне принес: портки наподобие мужских из тонкой очень нежной ткани ярко-голубого цвета, в тон им малюсенький жилет с жемчужными пуговками, полупрозрачная сорочка без рукавов из батиста и смешные кожаные тапки без задника. Наряд очень миленький, похож на одежду циркачей. В другое время я бы с удовольствием это примерила, но сегодня отбросила прочь. Сожгла бы, да побоялась, что потом носить нечего будет.
Очень хотелось в туалет, но, выглянув из шатра, я не обнаружила ни одних кустов. Основной стан был довольно далеко — вряд ли Аяз ходит по важным делам именно туда. Хотя у них-то наверняка обустроен приличный нужник. А что делать мне? Пришлось смиренно окликнуть степняка, сидевшего возле сложенного из камня очага и стругавшего какую-то дощечку.
— Эй ты, как тебя! — позвала я. — Нуриман!
— Меня зовут Аяз.
— Да мне плевать! Я даже запоминать не буду. Мне надо… по естественной надобности, в общем. Где здесь можно?
Юноша гостеприимно обвел вокруг себя рукой:
— Везде можно! Это Степь, а не кнесов дом.
Вздохнула глубоко: я — девушка понятливая.
