— Всё хорошо? — спросил меня Аяз. — Ты затихла…
— Всё нормально, — нехотя ответила я, высвободившись из его объятий. — Сон дурной приснился.
— Хочешь, помогу расслабиться? — довольно робко спросил он.
— Как?
— Ты ведь знаешь, что я лошадник? Я умею снимать усталость и напряжение через массаж. Я бы и сам хотел просить у тебя разрешения… Мне нужно больше практики, чтобы пальцы не теряли силу. Я столько лет провел во Франкии, что немного подзабыл, как это делается. Если ты позволишь…
Я знала, что такое массаж: в общественных банях Льена были специальные лекари, которые делали его людям за огромные деньги. Мне рассказывали, что это особенно полезно для тех, кто склонен к частым переворотам. Кости и мышцы животной и человечьей ипостаси разные, оттого к старости у особо сильных оборотней могли возникать различные боли и смещения суставов. Хороший массажист ценился на вес золота. Отец в Льене обязательно ходил в бани. Я оборачиваюсь всего лишь раз в месяц, но попробовать эту процедуру очень заманчиво. Ничего, кроме пользы, она не приносит, я думаю. Вот только одна проблема: в банях все голые.
— Спасибо, но не стоит, — пробормотала я.
— Не ломайся, — хмыкнул Аяз. — Я правда хороший массажист. И я тебе обещал, что не трону.
— Я похожа на дуру? — поинтересовалась я. — Раздеваться не буду и не думай даже.
— Я и не прошу, — мирно ответил степняк. — Через сорочку можно. Мне не помешает. Ну пожалуйста, Вики. Мне нужно пальцы тренировать.
— Ты остановишься, как только я попрошу, — предупредила я. — Что нужно делать?
Нет, я совсем больная на голову! Я дала разрешение этой степной собаке себя лапать, хоть и через одежду! Виктория, любопытство тебя погубит! Но ведь хочется, хочется понять, что это вообще такое — массаж! Его женщинам в Галлии никто не сделает, ведь все массажисты — мужчины! Хотя некоторые дамы, я уверена, приходят в бани инкогнито. Ой, да оборотни такие любопытные и охочие до удовольствий, Стефа вон рассказывала, что в борделях есть и для дам комнаты. С горячими молодыми мужчинами. Мне прямо интересно, откуда она знает об этом.
Тем временем Аяз уложил меня на подушки лицом вниз и начал разминать мне плечи. Оу. Ооох! У этого сумасшедшего просто волшебные пальцы. Я даже не подозревала, что боль может быть такой сладкой, а человеческие пальцы — колючими и нежными одновременно.
— Во Франкии массаж делают с маслами, — вкрадчиво рассказывал мне Аяз, переходя к шее и затылку. — Но для этого, конечно, пришлось бы раздеться.
— И не мечтай, — прошипела я.
— Уж мечтать-то ты мне не запретишь, — мягко фыркнул Аяз. — Будь уверена, я тебя по-всякому представляю…
Я зарычала в подушку: приятного оказалось мало, когда тебя представляют… по-всякому! А потом его руки принялись мять спину, от ладоней расходилось блаженное тепло. Мое тело расплывалось, будто кисель, мне казалось, что и кости у меня расплавились, и глаза закрылись сами собой.
Дед, конечно, не приехал ни на следующий день, ни через день… Я ждала его и начинала уже отчаиваться. Никакие подарки от степняка — а он буквально осыпал меня украшениями и даже привозил цветы — не могли примирить меня с ролью его игрушки. Единственное, что хоть сколько-то меня радовало — это погода. Здесь ни разу не было дождя, и небо было высокое и голубое-голубое.
Украдкой я пробовала свое новое умение: поджигала траву и пыталась втягивать огонь обратно. Совершенно ничего не получалось. Может, и не было ничего, я сама всё это придумала? Ах, мне бы сейчас учителя! Что я забыла здесь, в дикой Степи, рядом с чужим, вечно раздражающим меня своими насмешками мужчиной?
18
Я злобно смотрела на Аяза, который сидел на подушках возле выхода и рассеянно улыбался, листая какие-то бумаги и изредка делая пометки карандашом.
Ненавижу степь, ненавижу шатры, ненавижу этого человека!
— Ты себя нормально контролируешь? — не поворачивая головы с мою сторону, спросил он. — Не подожжешь мне ничего… снова? Может, тебе водички?
— Нормально… контролирую, — выплюнула я.
— А чего пыхтишь как подземный источник?
— Я тебя ненавижу.
Он дернулся как от удара, засунул бумаги в подушку и повернулся. Губы сжаты, в глазах боль.
— Ненавидишь?
— Ненавижу.
— Хочешь уйти?
— Только об этом и мечтаю!
— Хорошо.
Я проглотила слова проклятий, недоуменно уставившись на него. Я не ослышалась?
— У меня к тебе предложение, — спокойно продолжал он, глядя на меня своими узкими черными глазами. — Я позволю тебе уйти, если выполнишь моё условие.
— Какое? — подалась вперед всем телом я.
— Поцелуешь меня?
— И всё?
— И всё, — кивнул он. — Один поцелуй и ты свободна.
Он мягко приблизился ко мне, взял за плечи и бросил в подушки лицом вниз. Я не сопротивлялась — он обещал не принуждать меня ни к чему. Как ни странно, я верила. Да и к массажу я уже привыкла. Сильные пальцы пробежались по моей спине, вызывая табун мурашек. Аяз принялся разминать мне шею. Я едва удерживалась от сладострастных стонов.
— Всё не так просто, — продолжал он вкрадчиво, упираясь коленом мне в поясницу и дергая за плечи. — Есть ограничения. Ты можешь уйти до заката. Возьми с собой воды, еды. Только до заката, поняла?
— Угу. Пока всё меня устраивает.
Его пальцы скользнули на затылок, ероша остриженные волосы, нажимая на ему одному известные точки и даря мне неземное блаженство.
— Но и целуешь ты по-настоящему, — продолжал Аяз, переходя к позвоночнику. — С нежностью, с любовью. Как положено покорной супруге. Я хочу получить такой поцелуй, от которого мне голову снесет. Настоящий. Ведь это небольшая цена за свободу? Только поцелуй и ничего больше…
Я вцепилась зубами в подушку, сдерживая всхлипы, которые выбивали из меня его волшебные руки. Перед глазами плыло. Что он там говорит о поцелуях?
— Ничего больше? — эхом повторила я последние слова. — И никаких рук?
— Ты можешь связать меня, если захочешь, — с готовностью предложил степняк, отпуская.
Я едва не застонала от разочарования. Двигаться не хотелось. Тело размякло.
— Выдумал тоже, — пробурчала я. — Просто дай обещание, что не сделаешь ничего… совсем ничего.
— Ничего, пока ты сама не попросишь. Пальцем не трону. Ну же, соглашайся.
— Ладно.
Он подскочил с места:
— Ты правда согласна?
— Как будто ты раньше меня не целовал, — ворчливо ответила я. — Ничего нового.
— Э нет, это другое. Я целовал тебя против твоей воли. Теперь ты поцелуешь меня сама.
