— Да поняла я! Иди умывайся!
— Зачем? — он выглядел озадаченным.
— Затем! Пыльный ты, Аяз. И зубы почисти. Мало ли какую гадость ты утром ел.
— Кумыс пил, — растерянно ответил он.
— Я и говорю — гадость!
Никак не могу привыкнуть к этой бурде! Кислое кобылье молоко, ну надо же!
— Ты передумал? — похлопала я ресницами, видя, что он медлит.
— Нет, нет, свет моего сердца. Уже бегу умываться.
Я задумчиво поглядела ему вслед. Что он задумал, интересно? Неужели считает, что я позволю ему что-то большее? Дак до полнолуния еще две недели! Если отпустит… надо бежать. До полнолуния надо обязательно сбежать. Что и говорить, он всё больше привлекал мою звериную ипостась. Хорошо, что степняк ничего не знает об оборотнях. Задумал бы Аяз эту игру ближе к полной луне — поцелуями бы я не ограничилась. И всё же, где подвох в его предложении?
Обдумать всё я не успела, он вернулся. Не просто умылся — мокрый до пояса. И голый до пояса — в одних лёгких шелковых шароварах.
— Я готов! — радостно объявил он. — Начинаем?
— Расческу дай!
— Зачем?
— Уберу твои лохмы, — буркнула я. — Ходишь как девчонка, волосами трясёшь.
— Вот и отец так же говорит, — вздохнул Аяз, доставая откуда-то из-под подушек костяной гребень и кожаный шнурок.
Забавная вещь эти подушки. У степняков они заместо столов и шкатулок. Бумаги хранят в подушках. Гребни в подушках. Украшения в подушках. Уверена, у Аяза где-то в шатре и кнут спрятан. В подушке.
Он опустился на пятки ко мне спиной, и я принялась расчесывать его спутанные черные волосы. Ни за что не признаюсь, но мне не хватало моих кос. Всё же до девятнадцати лет с ними жила, привыкла. Поэтому его волосы как свои осторожно перебирала пальцами, водила по ним гребнем, вытягивая, пока между ними не побежали искры. Странный звук вырвался из его груди. Я замерла в растерянности.
— Эй, ты что, мурлычешь?
— Прости. Я никогда не думал, что расчесывание может быть таким приятным, — вздохнул Аяз. — Продолжай, пожалуйста.
Я тихо улыбнулась. Знал бы он, как приятен его массаж!
Отложив гребень, принялась заплетать косу. Полог шатра откинулся, полумрак пронзил луч света, в котором весело заплясали пылинки.
— Аяз, ты тут? Дети? Ох, простите! — в голосе Тамана я услышала растеряность и насмешку. — Предупреждать надо!
— Я просто его расчесываю, — в отчаянии крикнула я вслед хану.
— Да-да, — ответил он, забирая с собой солнечный луч. — Я платок повешу, не волнуйтесь.
Ууу, проклятые степняки! Супруги вешают на полог шатра белый шелковый платок, когда уединяются для исполнения супружеских обязанностей. Теперь все будут думать, что мы с Аязом того… этого… но ведь это не так!
Плечи степняка подозрительно вздрагивали. Смеется, гад! Быстро доплела косу, перевязала ее шнуром, напоследок сильно дернув — чтоб не так веселился.
— Время идет, — напомнил Аяз. — Ты передумала?
— Вот еще, — я огляделась. — Ложись.
— А это обязательно? — степняк с готовностью растянулся на подушках.
Я присела рядом, примеряясь. Всё же ни разу первая не целовала мужчину. А он еще и полуголый! Как-то неловко мне. Но свободы хочется!
Наклонилась к его лицу, убрав за уши короткие волосы. Он закрыл глаза и, кажется, не дышал. Только руки у степняка заметно тряслись — волнуется, что ли? Так это мне надо волноваться! А вдруг ему… не понравится? Ну уж нет — во мне течет кровь Браенгов, а Браенги лучшие во всем, за что не берутся! Вот научусь целоваться и буду мужчин с ума сводить.
Прикоснулась легко к его рту, языком провела по сомкнутым губам, вспоминая, как он меня целовал раньше. Губы с готовностью приоткрылись, приглашая меня внутрь, но я не спешила. Касалась легкими поцелуями, прикусывала зубами, оттягивала нижнюю губу, дотрагивалась языком до влажных крупных зубов.
— Довольно, — простонал Аяз мне в рот. — Хватит. Ты выполнила условие.
— Ну уж нет, не надо меня жалеть, — припечатала я. — Договаривались на настоящий поцелуй, будет тебе настоящий!
И, зажмурившись, нырнула языком в теплую влажность его рта. Он не сдержал обещания: обхватил руками мою голову и попытался перехватить инициативу. Я отпрянула в возмущении.
— Руки убрал!
О, этот умоляющий взгляд, какое удовольствие он мне доставил! Но руки Аяз всё же убрал, даже за голову закинул. Ох, а у него под мышками волос нет, неужели бреет?
Оперевшись ладонями на голую грудь степняка (как колотится его сердце!), я продолжала свои исследования, скользя языком по его губам, проникая внутрь, лаская и дразня. В груди бушевал огонь, живот пронзали молнии. Кто бы мог подумать, что целовать мужчину так приятно!
Сама не заметила, как оседлала Аяза, сжимая коленями его талию. Его кожа покрылась мурашками, бедра непроизвольно вздрагивали. Мне это нравилось. Я зарывалась пальцами в гладкие волосы, быстро растрепав косу, гладила скулы, впивалась ногтями в плечи, почти распласталась по нему — и всё это не размыкая губ.
Степняк сдался первым. Столкнул меня с себя, вскочил, закричав:
— Хватит, Вики, я же не каменный!
Вылетел из шатра, будто за ним бесы гнались. Я откинулась на спину с довольной улыбкой. Похоже, кто-то перехитрил сам себя! Полежала немного, а потом принялась собираться. Немного у меня тут вещей — тем лучше. Ничего не оставлю. Хотя… зачем мне славская рубашка? Шальвары куда удобнее. Рубашку брать не буду. А вот драгоценности, подаренные Аязом, заберу непременно. Подарил? Ну и всё, значит, они мои. Так, шарфом волосы и голые плечи скрыла — чтобы не сомлеть от жаркого солнца. Я готова.
Вышла из шатра, жмурясь. Аяз сидел на траве совершенно мокрый, с волос вода стекала. Неужели он стремился смыть мои прикосновения? Поджала губы обиженно, поправила шарф, подхватила стоящую у шатра плетеную бутыль с водой. Огляделась: степь простиралась до самого горизонта. Никого вокруг. Наш шатер далеко от остальных, на отшибе. Солнце ярко сияет на безоблачном небе.
В сердцах выругалась по-галлийски. Ясно теперь, в чем подвох.
— Лошадь ты мне, конечно, не дашь? — безнадежно спросила я у Аяза.
— Про лошадь договора не было, — ухмыльнулся он.
— Угу. А пешком да с бутылью воды я недалеко уйду. Понятно. Скотина ты, Аяз. Подлая, гадкая, мерзкая…
— Что я тебе говорил о ругательствах? Поколочу.
— Руки коротки, — огрызнулась я, швыряя на землю бутылку. — Погоди у меня. Я запомню.
Развернулась и ушла обратно в шатер. Вслед мне донесся веселый смех. И зачем ему дали имя "Аяз" — светлый, ясный? Надо было назвать "обманщик" или "хитрец"!
