— Что ты делаешь, дикарь?
— Я так хочу, — медленно и жутко отвечает Аяз. — Убери руки, ты обещала.
Мне становится страшно. Кажется, я ввязалась в игру, правил которой не знаю.
— Может не надо? — жалобно хнычу я.
— Струсила?
Ну уж нет. Заставляю себя отвести руки. Ну же, Виктория! Ничего страшного не произойдет! Он только потрогает — как трогает твою спину иногда. И вообще, представь, что это Эстебан. Стоп? Кто такой Эстебан? Да он же старик! Неужели я могла когда-то думать, что он мне нравится?
Аяз смотрит на меня, не моргая, под его взглядом я покрываюсь мурашками. Соски напряглись и начали ныть. Да что это со мной? Что за магия? Он даже не коснулся меня!
— Ляг, — шепчет он, и я покорно опускаюсь на подушки.
Его губы тянутся к вершинкам груди, и первый стон вырывается из моего рта.
22
Утро я встречаю в одиночестве и выходить из шатра боюсь. Щеки пылают, грудь сладко ноет. Соски болезненно чувствительны. Нет, нет, это было не со мной! Это не я извивалась под его губами, умоляя прекратить меня мучить… не останавливаться… ещё! Это не я зарывалась пальцами в черные гладкие волосы, притягивая его рот к себе и жадно целуя. Это не я искусала губы в кровь, едва удерживаясь, чтобы не попросить его пойти до конца. Впрочем, он тоже хорош. Его горячие руки трогали не только грудь, но и живот, и… ниже. И я кричала, а он ловил мои крики губами.
До полнолуния оставалось четыре дня.
В полутьме всматривалась в свои ладони: после того, что он делал, на них просто обязаны появится метки! Такое может быть только между супругами, правда? Но их не было.
Я не осмеливалась даже пошевелиться. Буду сидеть здесь, пока он не уедет. Но не вышло: снаружи раздался голос хана, возвестивший:
— Я пришел за своим кофе!
О богиня! Я тихо застонала и накрыла голову подушкой. Только его мне сейчас не хватало!
— Вики, выходи, — заглянул ко мне Аяз.
— Не выйду.
— Вики, ты чего? Ты заболела?
— Да. Я заболела. Очень сильно. Я заразная, уходи.
— Виктория? — он присел рядом, потрогал мой лоб, погладил волосы. — Ты что, злишься? Видеть меня не хочешь? Ну прости, я не сдержался… Но ты такая сладкая…
— Прекрати, я не хочу этого слышать, — я снова натянула подушку на голову.
— Милая, так нельзя. Надо выйти. Отец же. Это неуважение к хану.
— Пусть он уйдет.
— Та-а-ак, — протянул Аяз. — Дело в отце? Рассказывай немедленно, пока я не подумал ничего лишнего. Я ревнивый, ты знаешь?
— Ты ревнивый? — приподняла голову я. — Ты просто с оборотнями не сталкивался.
— Ты тоже ревнивая?
— Не знаю, — буркнула я. — Для этого надо испытывать какие-то чувства.
— Спасибо, родная, ты умеешь спустить с небес на землю. Всё сказала? Теперь выйдешь?
— Нет.
— Почему?
— Мне стыдно, — простонала я. — Он меня увидит и всё поймет!
— Да что всё?
— То, чем мы вчера занимались.
— О мой день, Вики! — расхохотался Аяз. — Ты серьезно? Ты стесняешься? Ты? Моя смелая девочка?
Его сильные руки сгребли меня в охапку и сжали в объятьях. Я всхлипнула, уткнувшись носом в его плечо. Как он вкусно пахнет! Едва удерживаюсь, чтобы не попробовать на вкус гладкую кожу.
— Вики, у моего отца девять детей. Поверь, он точно знает, каким путем они получаются. Все этим занимаются. Я даже больше скажу, твои родители тоже это делали как минимум трижды.
— Не смешно, — сердито выпрямилась я и стукнулась маковкой головы о его подбородок. — И не трижды, а дважды. Близнецы у них.
— Очень смешно. И если мы сейчас не выйдем, отец подумает, что задержались мы неспроста.
Я зарычала сердито и стала искать елек. Делать нечего, действительно придется покинуть убежище. Пряча глаза и отворачиваясь, вышла.
Таман сидел спиной к шатру возле потухшего огня. Нестерпимо пахло жженым молоком. Я, тут же забыв обо всех страхах, бросилась спасать завтрак.
— Ты что, пытался сварить кашу? — удивленно спросила я мужа.
Он вдруг покраснел как мальчишка, даже уши заалели.
— Ты спала… Я не хотел тебя будить.
— Вот как? — я заглянула в котелок. — А воды добавлял?
— А надо было?
Мне хотелось на него наорать, и в тоже время в душе расцветали яблони. Он хотел приготовить завтрак для меня! Подумать только! Сам, своими руками!
— Ничего, сейчас я всё исправлю, — с улыбкой сказала я. — Давай другой котелок, поменьше!
Переложила верхнюю часть каши, добавила воды и сахара, подумав, бросила горсть сушеного винограда и пару палочек корицы, досыпала еще крупы и поставила на очаг. Принесла вчерашних лепешек, завернутых в ткань. Легким движением пальцев зажгла огонь. Повернулась к шатру и замерла. Низ войлочных стен был обуглен. И нет никакого сомнения, что это сделала я. Вчера. Зажгла так зажгла, ничего не скажешь.
Внезапно мне сделалось смешно. И чего я смущалась, скажите на милость? Хорошо, что мы не угорели! Да я опасная женщина! Горячая! Огненная!
Таман сверлил меня взглядом, но, стоило взглянуть в его сторону, отвел глаза и мирно сказал:
— А кофе-то мне будет?
Ойкнула, сбегала за заветным мешочком и растерянно замерла на месте: ни мельницы, ни джезвы у меня не было. Поняв моё затруднение, хан кивнул сыну:
— Аяз, метнись до матери, принеси всё что нужно. И молока свежего прихвати. Виктория с молоком пьет.
— Да неужели, — пробормотал кисло степняк. — Кто бы мог подумать!
Но пошел, и довольно быстро.
— Покажи ладони, — приказал Таман, как только Аяз отошел достаточно далеко.
Я молча показала. Он нахмурился и перевел взгляд на подкопченый шатер.
— Поссорились? — спросил строго.
— Нет.
— Тогда почему?
Под его взглядом я медленно заливалась краской, опустив глаза в землю.
— У сына спросите, — пробормотала я, наконец.
— Я просил. Он сказал, что не моё дело.
Ух, я бы тоже хотела так ответить!
— Он тебя обидел? Принудил к чему-то? — не унимался хан. — Говори, не бойся. Аяз бывает горяч, я знаю. Но обижать женщину — последнее дело! Пусть только попробует!
— Да что вы говорите такое, — не выдержала я. — Он хороший!
— Тогда что произошло?
— Целовались мы! — выкрикнула я. — Горячо целовались!
