— Что отец? Не успел он. А я хитрый, я успел. Ну не смотри на меня так, признаю: женщин сейчас никто не ворует. Хан запретил. Но я очень хотел, понимаешь? Мне без тебя не жизнь была, а мучение.
Врет, конечно, но так складно!
Некоторое время мы с Аязом выискиваем вещи, в которых не стыдно пойти "к нанэ". Не понимаю, чего он переживает — я к его маме несколько дней прихожу как к себе домой. Да я его отца уже папой Таманом называю!
Оказывается, у степняков есть разница. Одно дело — по-соседски забежать за солью, и совсем другое — появиться с официальным визитом.
Приходится кивать, натягивать самые красивые шальвары, расшитый бисером елек и даже шапочку, которую я вообще первый раз вижу. Она вообще-то красивая, из яркого бирюзового шелка, с нее свисают нити мелкого речного жемчуга, чередующегося с бирюзой. Но красоваться перед свекровью в ее же наряде мне как-то неудобно. Конечно, я надеваю — вряд ли Аяз поймёт мои внутренние страдания, да и зачем его лишний раз напрягать? Я ж его знаю, в лепешку расшибется, но найдёт мне такую же, только новую. А я хочу, чтобы он побыл со мной. Полнолуние уже завтра. Ух как я могу накуролесить! По телу бегают мурашки, огонь внутри меня гудит — не больно, не горячо, но тревожно. Сейчас бы перекинуться волчицей и бежать, бежать пока лапы несут! Но нельзя, кругом люди. И так я тут чужая.
— Я хочу, чтобы ты отрастила волосы хотя бы до плеч, — шепчет мне в ухо Аяз, поправляя шапочку, которую я надела наоборот.
Это что, все эти висюльки должны перед глазами болтаться? Неудобно. И потом, есть в ней как? Ну ладно, ему виднее.
Как ни странно, у шапочки нет специального названия, как у всего остального. Как же так, ай-яй-яй! Засунув ноги в бабуши — к счастью, они у меня одни, выбирать не нужно — мы отправляемся в недолгий путь. Хорошая здесь одежда, удобная. Надевается быстро, движений не стесняет. В Галлии я бы не меньше часа провела: панталоны, чулки, сорочка, лиф, нижние юбки, верхнее платье, а то и два. А если очень не повезёт, и платье сшито точно по фигуре, без утягивающих завязок, еще и рукава пристегивать. А потом еще прическу делать столько времени! Да перчатки, туфли или сапожки, плащ, муфта… А здесь шальвары натянул, вязки завязал, елек застегнул — и красавица. За минуту можно управиться! А бабуши до чего хороши! Нигде не жмут, не трут, каблучок совсем небольшой, и благодаря мягкому загнутому носу еще и споткнуться сложно.
Аяз настоял, чтобы я надела что-нибудь из украшений. Я хмурилась, потому что на сапфировые и бриллиантовые гарнитуры, которые оставила в замке Нефф (между прочим, мои личные) они похожи мало — но снова промолчала. Выбрала похожую на ошейник кожаную ленту, сплошь расшитую золотыми и бирюзовыми бусинами и самые легкие серьги — тоже с бирюзой. Эх, никакого сравнения с невесомыми каплями бриллиантов, которые я так любила!
Я похожа на зимнее дерево: не хватает только свечей. А впрочем, я сама как свечка — раздражает всё вокруг. Надеюсь, силы сдержаться мне хватит. Терпеть не могу полнолуние.
Родители мужа встречают нас с ласковыми улыбками, хотя на лице хана улыбка смотрится как нечто чужеродное. Зато Наймирэ сияет и гордо окидывает взглядом соседок: дескать, поглядите, какая у моего сына красавица-жена. Ну я надеюсь, что именно на это… И вовсе она не имеет в виду что-то вроде "поглядите, какая сильная у меня невестка! Ах, какой синяк она поставила моему мальчику!" Мы степенно проходим в шатер, где уже накрыт широкий низкий стол, заставленный самыми разными блюдами. Почетное место занимает большая тарелка, в которой лежат огромные куски вареной баранины. С жиром. И пусть мясо щедро посыпано зеленью, никакого аппетита оно не вызывает. Как, впрочем, и бараньи ребра, и жареная баранинина, и баранина, запеченная в каких-то листьях, и рубленное баранье мясо, завернутое в лепешку.
— Нанэ, а кто всё это приготовил? — настороженно спрашивает Аяз, прежде чем опуститься на подушки.
— Кохша с дочерьми, — криво улыбается Наймирэ. — Я только баклажаны делала. Рыбу жарила Эмирэ. Хлеб пекла Ильхана. Масло и сыр наши.
Снимаю шапку и кладу рядом на подушку. Есть хочется ужасно. Настороженно наблюдаю за мужем — что предпочтет он? Аяз смело накладывает себе мяса. Ну нет. Я это не буду.
Стоп! А почему он сам еду хватает? Разве я не должна его кормить? И Таман-дэ сам ест. Неужели обманул, собака степная?
— Хан не держит сурим, поскольку он в Хумар-дане участия не принимает, — поясняет Наймирэ. — А Аяз вообще есть не должен. Только то, что жена или мать готовила, можно.
Аяз с кислым лицом отодвигает тарелку, а я смело отламываю хлеба, тянусь к рыбе… и встречаю внимательный взгляд Наймирэ. Со вздохом придвигаю к себе баклажаны. У нас они не росли, но мама покупала как диковинку. Мне не понравились — горькие, водянистые. Осторожно пробую кусочек… И внаглую накладываю себе с горкой. Что здесь? Сыр, зелень, чеснок, орехи! Потрясающе вкусно!
— Наймирэ-тан, вы сами это готовили?
— Не вкусно? — грустнеет женщина.
— Что вы! Великолепно! Научите меня?
Ах, какая красивая у нее улыбка! Она выглядит совершенно счастливой! Даже Таман загляделся!
Рыба тоже отменная, а вот мясо мне не нравится ни в каком виде. Оно пахнет так специфически, что я не могу даже прикоснуться к нему. Впрочем, мне и всего остального достаточно. Остатки баклажанов, сжалившись, скармливаю супругу.
— Может, отдохнешь, сынок? — спрашивает Наймирэ. — Полежишь?
— Да я уже наотдыхался, — лукаво улыбается Аяз. — Весь копотью пропах. Помыться бы. Пустишь в банью? Только о ней и мечтаю… со вчерашнего утра.
Я скромно опускаю глаза. Подумать только, какой мечтательный! Как бы мне его фантазии боком не вышли!
— Конечно, сейчас чистые полотна дам. Тебе помочь искупаться?
— Нанэ! — возмущается Аяз. — Я уже взрослый мужчина. У меня есть жена, она и поможет. Правда, голубка?
— Конечно, — отвечаю я, как и положено правильной жене.
Наймирэ пристально смотрит на меня, а я закатываю глаза. Ну да, говорила. Ну да, всего пару дней назад. Но кто же знал, что этот обманщик может вытворять такие вещи с моим телом? И вообще, это не я, это всё природа оборотневая! А я девочка скромная, робкая.
Аяз сгребает в охапку предложенные простыни и идет прямо к банье. Мне ничего не остается делать, как следовать за ним. Да ладно! Окон там нет, войлок звуки пропускает плохо, да и опять же — строение ханское, вряд ли кто осмелится подслушивать. Главное, не спалить его: Наймирэ расстроится.
Муж неторопливо стаскивает елек и рубаху, скидывает обувь под лавку. Я растерянно глазею на его загорелое поджарое тело с синяками и ссадинами на плечах и спине. Это где же он так работает?
Молча разворачиваюсь и топаю обратно к свекрови.
— Наймирэ-тан, а есть от синяков что-нибудь? А то неловко. Скоро праздник, а у Аяза глаз подбитый.
— Кто ж его так? — с легкой улыбкой спрашивает она, протягивая мне самый настоящий медицинский флакон с густой белой мазью.
