— Нечестно, — прошипела я, дергая за полы его рубахи. — Ты тоже снимай.
Он послушно стягивает рубаху, я глажу его бока и спину, притягивая к себе ближе, ближе! Тело к телу, кожа к коже — никогда не думала, что это настолько волшебно. И вот уже его руки властно раздвигают мои колени, а я и не думаю о сопротивлении. И одна мысль бьется в голове: только не останавливайся! Примеряюсь к основанию шеи — сейчас укушу! Мне это жизненно необходимо, у меня зубы уже зудят. Но только я коснулась губами кожи, Аяз одним движением отбросил меня в сторону:
— Одевайся, живо. И не высовывайся, у нас гости. Я баран, про кнут совершенно забыл. Увлекся твоими прекрасными глазами.
— Кто здесь может быть?
— Чужаки, — тихо сказал Аяз. — А раз чужаки — значит, ничего хорошего они не несут. Не пускают в наши земли никого. Спрячься, умоляю! Только не беги, заметят.
Я нырнула в высокую траву и затаилась.
Как он узнал? Даже я, со своим чуткими ушами оборотня, пока ничего не слышу. Да и не услышала бы, даже если б из пушки стреляли — слишком увлеклась. Прошло немного времени, и по реке послышались сначала тихие мужские голоса, а затем плеск весел.
— Серый, гля — лошадь, — крикнул кто-то. — А где лошадь — там и узкоглазый должен быть, и хорошо, если один.
— Разберемся, — ответил второй. — Не похоже, чтобы здесь толпа была. В любом случае — рули к берегу. Нас явно заметили.
— Господа, здесь не ваши земли, — крикнул Аяз. — Разворачивайте свое судно обратно.
— И что ты нам сделаешь, малыш? — загоготал третий голос. — Погрозишь пальчиком? Что-то я не заметил при тебе оружие!
— Валим его, — отдал жуткую команду второй голос. — Ничего он против нас троих не сделает. У него даже ножа нет, глядь.
Сердце у меня заколотилось. Ну что же ты! Свисти, зови свою лошадь и беги! А ведь не побежит — меня не бросит. Послышался шум борьбы, чей-то сдавленный крик, и внутри у меня буквально затрещало, а из груди вырвался грозный рык. Они посмели напасть на моего человека! Р-р-р!
Не помня себя, охваченная животной яростью, я прыгнула вперед на все четыре лапы. Это были крупные молодые самцы с кровью оборотня — смески. Кажется, двое волков и рысь: галлийцы. Обернувшись на рычание, они с изумлением закричали:
— Волк, волк!
Не волк, а волчица! Рывок, прыжок — и я вонзаю зубы в восхитительно упругую лодыжку одного из них и сжимаю челюсть так сильно, что кость хрустит. Минус один — у меня всегда было хорошо с арифметикой. Еще одного снес с ног Аяз, перерезав ему горло его же ножом. К третьему я успела первой: он, правильно оценив расстановку сил, бросился к реке. Мне хватило одного прыжка, чтобы сшибить его с ног. Он упал, ударился головой об лодку, и шея его как-то подозрительно хрустнула. Ой! Потрогала его лапой: кажется, дышит.
Обернулась на степняка.
— Хорошая собачка, хорошая, — бормотал Аяз, пятясь.
Конечно, хорошая! Фыркнув на него, с восторженным воем я прыгнула в реку; степняк принялся разговаривать с едва живыми галлийцами, а потом оттащил их в кусты. Я измочилась с головы до кончика хвоста, покувыркалась на мелководье и, выйдя, встряхнулась, разбрызгивая вокруг воду и песок. Аяз, на которого пришлись основные брызги, возмущенно завопил.
Подошла к нему, ткнулась носом в ладонь, подтолкнула в бок головой: давай, гладь, что стоишь как неродной? Он присел рядом со мной на корточки и принялся вовсю меня чесать и гладить, приговаривая:
— Хорошая девочка, красивая, сильная! Ох, Вики, какая же ты красивая! И очень быстрая!
Будь я кошкой, я бы замурлыкала и от его слов, и от его крепких пальцев, которые ласкали и ощупывали меня со всех сторон. Когда он принялся гладить живот, я совершенно позорно взвизгнула и растянулась у его ног на спине, поджав лапы и хвост, а потом лизнула его в нос.
Я не самая красивая волчица: черная, как отец, небольшого размера, не слишком пушистая. Лапы тонкие, с рыжими подпалинами. Никакого сравнения с истинными галлийскими аристократами: большими, сильными, массивными, с крепкими челюстями и острыми зубами. В клане Волчека волки серые, лохматые, с горящими желтыми глазами и толстыми лапами. Я рядом с ними что недомерок. Но степняку, похоже, я нравилась: он с явным удовольствием тискал меня, зарывался пальцами в короткую шерсть, целовал в морду, трепал за уши и хвалил, хвалил.
— Обратно будешь? — поинтересовался Аяз. — Понял, не сейчас! Ах, как всё хорошо начиналось! Ну беги, красавица, беги. Только недалеко и овец не трогай. Хотя… бес с ними, с овцами. Главное, вернись. А я тут дела доделаю.
Я вдохнула полной грудью воздух свободы, носом ткнулась последний раз Аязу в бок и помчалась. Бегать по высокой траве оказалось очень весело, я сама себе казалась рыбой, рассекающей волны. Сбегала и до стада овец, немного похулиганила, но кусать их не стала: не люблю баранину. Несколько раз возвращалась к степняку: он терпеливо сидел и ждал меня, или дремал, или поедал мои лепешки. Пару лепешек удалось у него отобрать, хотя он сопротивлялся. Я веселилась, будто щенок — сбивала Аяза с ног, брызгала на него водой, а один раз, когда он сам хотел освежиться, напрыгнула на него со спины и слегка притопила. Он вынырнул, отплевываясь, и с воинственным криком кинулся на меня. Мы гонялись друг за другом на мелководье, распугивая птиц, плавали вдвоем, а потом, уставшие, выползли на берег и уснули в обнимку.
Проснулась первая, уже человеком; над головой было бесконечное звездное небо. Ночь такая нежная, такая ясная — ночи в Степи созданы для любви. Тем более, если рядом спит мужчина, который мне люб, один вид которого навевает грешные мысли. Отец, бывало, храпел так, что мама уходила из спальни ко мне. Дыхание Аяза было столь тихое, что его можно было различить, только прислушиваясь. Грудь мерно вздымалась. В темноте его загорелое тело казалось почти черным, особенно по сравнению с моим.
Какой он беззащитный, когда спит! Такой юный, такой трогательно мягкий… и не скажешь, что он сегодня убил человека… а скорее всего, даже и трех. Во всяком случае, ни тел, ни лодки у реки больше не было. Я легко могу убить его — странно, но мне ни разу в голову не пришла такая мысль. Даже когда он украл меня, я не рассматривала такой вариант. Убежать — хотела. Драться — хотела. Но уничтожить это красивое, полное силы и жизни тело — просто кощунство! Целовать — это да. Легко касаться губами шеи, проложить дорожку из поцелуев по твердой груди, задев зубами плоский сосок… впитать в себя его дрожь, мурашки, пробежавшие по животу… Приподняв голову, столкнуться глазами с острым, пронизывающим душу взглядом из-под ресниц, словно вопрошающим: и что ты будешь делать дальше? Как далеко готова зайти?
Меня будто кипятком окатило с ног до головы. Полная луна будоражила кровь, огонь внутри ревел и гудел. Остановиться? Струсить? Да ни за что! Приподнялась, медленным движением через голову стянула с себя рубашку — своего тела я не стеснялась нисколько. Перед ним — не стеснялась. Я красивая, молодая — а в его глазах так и вовсе совершенство. Аяз шумно выдохнул сквозь зубы и, стиснув пальцами мои бедра, потянул на себя. Ни слова не было сказано — только его тяжелое дыхание и мои всхлипы, а затем слабый вскрик боли нарушили тишину ночи. Он поцелуями осушил мои слезы, но останавливаться и не подумал, да и я бы не позволила…
