К моему искреннему удивлению, полнолуния я даже не заметила: Аяз спал как убитый, а я чувствовала себя как-то неважно, вероятно, после несвежего мяса. Во всяком случае, мне становилось дурно от одного его запаха. Зато от вида буйволиного молока меня просто трясло, так я его хотела. Вообще наряду с неплохим в целом самочувствием на меня иногда накатывали приступы головокружения. Мне рассказывали, что так бывает, когда кардинально меняешь место жительства: к примеру, переезжаешь из холодных гор в жаркую климатическую зону. Неужели организм решил перестроиться? Надо, наверное, было поговорить об этом с Аязом — он же всё-таки лекарь, но беспокоить его не хотелось. Для начала спрошу у Наймирэ, может ли такое быть.
--
— Наймирэ-нэ! Мне кажется, я заболела, — тихо сказала я свекрови. — Слабость, тошнит иногда… Не может ли это быть от чуждой пищи или климата? Я знаю, такое бывает с людьми. Наверное, надо есть больше овощей, как дома. От мяса просто отворачивает.
Она внимательно посмотрела на меня, потом на мои ладони: на них больше не нужно рисовать брачные метки. Что же это получается?
— О нет, — застыла я от обрушившейся на меня догадки.
— О да. Ты, скорее всего, беременна, доченька. Когда у тебя последний раз шла кровь?
— Я оборотень, — потерянно прошептала я. — У нас два раза в год идет. Наймирэ-нэ! Вы ошибаетесь! Разве бывает вот так — с одного раза?
— Я понесла после брачной ночи, — пожала плечами Наймирэ. — У этих мужчин очень сильное семя!
И, помолчав, добавила:
— Мне было четырнадцать. Я едва не умерла в родах. Ты старше, и Аяз целитель. Тебе очень повезло.
Я с ужасом в глазах поглядела на неё. Нет-нет-нет!
Выскочила из шатра и припустила к нашему жилищу, не обращая внимания на изумленные лица женщин, которые побросали работу и высыпали на меня посмотреть.
Аяз был там. Он камнем точил какой-то нож, напевая себе под нос.
— Ты, — завопила я как базарная торговка, мгновенно забыв всё своё воспитание. — Ты обманщик! Лжец!
— Что случилось, голубка? — вскочил он на ноги, встревоженно глядя на меня.
— Ты, ты случился! О богиня, за что мне всё это? Как ты мог, Аяз?
На его лице была паника, он встряхнул меня за плечи.
— Да что с тобой? Тебя кто-то обидел? Тебе что-то сказали про меня, да? Не верь! Ничего у меня с Ильханой нет и не было. Это ее отец вбил себе в голову, что должен породниться с ханом.
— С какой к бесу Ильханой? — замерла я. — Ах, еще и с Ильханой!
— Нет? Ты не об этом? — он, кажется, облегченно перевел дух. — Тогда в чем дело, любимая?
— Я беременна, — с ненавистью процедила я. — Что мне теперь делать? Зачем мне ребенок? Я не хочу никакого ребенка, тем более от тебя! Я… я избавлюсь от него, я слышала, что есть травы… Для чего мне дети? Я сама еще ребенок!
Впервые я убила человека. Впервые я увидела, как из человека выходит жизнь. Он широко раскрыл глаза, искривил рот и зашатался. Его лицо побледнело.
— Только попробуй, — страшным шепотом сказал он. — Только попробуй убить моего ребенка! Ты пожалеешь, что родилась на свет!
Я испуганно отступила на шаг. Таким я Аяза еще не видела.
— Какого рожна тебе еще надо, женщина? — наступал он на меня. — Я преклонялся пред тобой. Я боготворил тебя! Я исполнял любой твой каприз! Я не трогал тебя, пока ты не дала согласие… Ты не представляешь, чего мне это стоило! Нет, тебе мало! Что ж, и моему терпению есть предел! Я ошибался! Как я мог любить тебя… эгоистичную глупую девчонку?
Я отступила еще на шаг, прижимая руки к губам. Он схватил меня за шею, некрепко сжав.
— Ты выносишь этого ребенка, Виктория, — рявкнул степняк. — Ты родишь его… даже если мне придется связать тебя на все девять месяцев. А потом ты уберешься из моего шатра на все четыре стороны! Тебе не нужен мой сын? Ну так мне он нужен!
— Аяз, — прохрипела я. — Отпусти!
Он мгновенно разжал ладонь, испуганно глядя на руку. Потом страшно сверкнул глазами и свистнул изо всех сил, призывая Ведьму.
— Уйди, — устало сказал он. — Уйди в шатер. Я не хочу причинить тебе вред.
— Подожди, — выкрикнула я. — Я не хотела!
— Я понял, — рявкнул он. — Ты не хотела.
Вскочил на лошадь и умчался прочь, будто за ним бесы гнались.
— Я не хотела, — прошептала я дрожащими губами. — Прости, я не должна была так говорить. Прости меня! О богиня, что же я наделала?
На негнущихся ногах я прошла в шатёр и, плюхнувшись на подушки, разрыдалась. Кажется, ты добилась своего, Виктория. Он отказался от тебя, теперь-то точно отказался. Ты же так к этому стремилась, правда? Почему же так горько на душе? Я ведь не могу хотеть этого ребенка? Маленькую смуглую девочку с раскосыми черными глазами… Богиня, я буду матерью! Не веря себе, я положила руку на живот, пытаясь уловить… что? Новую жизнь?
— Девочка, — прошептала я потрясенно. — У меня будет девочка!
Ах, почему я такая дура? Разве так следует сообщать о ребенке? Всё могло быть совершенно по-другому. Аяз мог радостно вскрикнуть и закружить меня в объятьях, как это сделал отец, когда узнал о маминой беременности. Его глаза могли засиять счастьем. А я… Я всё испортила. Что же мне теперь делать?
33
Мне бы хотелось всё вернуть назад: от пустого взгляда Аяза я впадала в отчаяние. Ах, если бы его не оказалось в тот момент в стане! Я бы успела всё осознать, успокоится и сказать ему как-то по-другому. Как я вообще ляпнула такую глупость? Избавиться от ребенка! Да я бы никогда на это не решилась! Ведь это убийство, и женщина, которая травит плод, будет навеки отвергнута богиней. Мне, признаться, на неодобрение богини плевать, я никогда не была религиозной. А вот бледного до синевы потерянного Аяза я запомню, кажется, на всю жизнь.
Он не разговаривал со мной, просто не замечал. От моих прикосновений шарахался как от огня. Мне хотелось если не поговорить, то хотя бы дотронуться до него, а лучше уткнуться ему в плечо и заплакать. Но это было совершенно невозможно. Аяз вел себя так, будто я ему никто. Приходил, приносил еду и воду, иногда, когда думал, что я не вижу, смотрел на меня пустыми черными глазами и молчал. Есть перестал, ночевал, я знаю, в шатре с отцом. Наймирэ куда-то уехала с детьми, и я даже ей не могла поплакаться в жилетку, то есть в елек. К хану идти за советом я просто боялась. Он так хорошо ко мне относится — мне не хочется потерять его уважение. Если бы не поддержка Людмилы, которая наотрез отказалась возвращаться домой, пока я не приду в себя, я бы вовсе погрязла в печали. Разумеется, я ничего ей не рассказала: мне было нестерпимо стыдно. Но состояние мое внушало опасение, и неудивительно: я могла начать плакать в любую минуту.
Зато слабость и тошнота мгновенно прошли: словно они и нужны были только для того, чтобы я догадалась о своем состоянии. Я знала, что оборотни всегда легко переносят беременность и крайне редко у них случаются выкидыши. Это человеческие женщины могут страдать, слабеть, порой им приходится провести в постели весь срок. И малейшее падение, болезнь или волнение может привести к потере ребенка. Я же вдруг ощутила себя полной сил; вот только на душевном равновесии это никак не сказалось.
