— Стадо овец никогда не будет лишним, — пожала плечами я. — Ты пей, пей. А то остынет, яд будет медленнее действовать.
Степняк осторожно понюхал кружку, а потом, зажмурившись, выпил всё залпом.
— А неплохо, — удивленно заметил он. — Сладко и бодрит. Что это вообще? Новый чай?
— Отвар от простуды, — призналась я. — Ты вчера так замерз — вот, чтобы не заболел, я заварила всякого…
Он широко раскрыл глаза.
— Ты беспокоишься обо мне, — сказал он скорее утвердительно. — Снова.
— Конечно, — ответила я растерянно. — Ты же мой муж.
Он поставил на стол кружку и притянул меня к себе.
— Скажи еще раз.
— Муж, — смущенно пробормотала я, опуская ресницы.
— Ты меня пометила. Ночью. Я понял.
— Прости, я…
— Пожалуйста, голубка… Дай мне еще немного времени. Я сплю и не хочу просыпаться.
— И что тебе снится? — с усмешкой спросила я.
— Что я держу в своих руках самую красивую женщину в мире, и она не ненавидит меня.
— И вовсе я тебя не ненавижу, — прошептала я еле слышно. — Даже и наоборот.
— Нет, я не сплю, — вздохнул Аяз. — Я всё же простыл вчера под дождем. Я болен, у меня бред. Ты должна меня ненавидеть, слышишь? Я украл тебя, пленил, хитростью принудил к близости. Я сделал тебе ребенка. Вместо балов и спокойной жизни ты получила чужую землю, крошечный дом и тяжелую работу. И всё равно я не отпущу тебя. Я врал тебе: я и потом тебя не отпущу.
— Не отпускай, — согласилась я. — Я не хочу никуда уезжать.
— Мне надо было просто спросить, да?
— Да. Тебе язык для чего дан? Чтобы целоваться, что ли?
— Я всегда считал, что именно для этого, — ухмыльнулся Аяз. — Согласись, в этом я хорош!
— Не зна-а-аю, — протянула я. — Мне кажется, ты теряешь навык. Надо больше тренироваться.
— Согласен.
Он немедленно принялся доказывать, что ради меня готов на любые жертвы, даже и тренироваться круглые сутки.
Где-то на лестнице прошуршало платье. Леди Оберлинг на цыпочках прокралась мимо кухни. Хлопнула входная дверь. Ни я, ни Аяз не обратили на это никакого внимания.
— Ты меня любишь? — спросила я, прижавшись лбом к его плечу и не смея поднять глаза.
— Больше жизни, — не раздумывая, ответил степняк. — А ты… меня?
Он, затаив дыхание, ждал ответа.
— Вики… только не ври мне. Лучше промолчи.
— Аяз, можно я исправлю свою ошибку?
Он отстранился и посмотрел мне в лицо с грустной улыбкой.
— Тебе всё можно, любимая.
— Я люблю тебя. У нас будет ребенок. Прости, мне очень стыдно за те слова. Я испугалась, понимаешь?
Степняк закрыл глаза, замер на мгновение и вдруг скользнул передо мной на колени, утыкаясь носом в мой живот и обнимая ноги. Его плечи затряслись, руки ощутимо дрожали, он тяжело дышал. Я осторожно коснулась пальцами его волос, погладила. Аяз поднял на меня лицо, и я зажмурилась от того, каким он казался счастливым.
— Я услышал тебя, — глухим голосом произнес он. — Я тоже испугался. Можно, я тоже исправлю свою ошибку? Ты будешь моей женой?
— С радостью.
Чуть позже, когда мы уже лежали на подушках в спальне, Аяз признался:
— Вики, я не подарок. Я ревнивый. Я могу быть вспыльчивым, злым и грубым. Я буду тебя обижать. Но ты просто бей меня чем-то по голове в таком случае, ладно? Я постараюсь сделать всё, чтобы ты была счастлива.
— Я, оказывается, тоже ревнивая, Аяз, — призналась я, водя пальцем по крепкой мужской груди. — Я не Наймирэ. Узнаю, что ты изменил — не прощу никогда. А я узнаю, Аяз. Мы, оборотни, это чуем.
— Ты моя шабаки, — улыбнулся степняк. — Кроме тебя мне никто не нужен.
— Брось. Шабаки только у вождей бывают, — прошептала я, прижимаясь к его груди.
— Знаешь, что обозначает, когда на ладонях первого сына появляются совсем не такие родовые знаки, как у отца?
— Что?
— Новый великий род. Новые силы. Раньше это означало войну. Сын против отца, отец против сына. Но я думаю, мы договоримся с дадэ. Как ты там сказала: у меня же есть язык!
— Это мама сказала, — порозовела я.
— Дай богиня здоровья твоей матери! Какая чудесная женщина! Что она еще тебе сказала?
— Посоветовала тебя соблазнить, — улыбнулась я.
— А ты послушная девочка, Вики? Правильно, мама плохого не посоветует! Кстати, она к нам надолго?
— Понятия не имею. Мне бы не хотелось сталкивать ее лбом с Наймирэ-нэ.
— Ну, нанэ мудрая женщина. Наверное, не подерутся.
— А твой отец? Что скажет он?
— Даже думать об этом не хочу. Как представлю, что ты — жена другого много лет и вдруг оказалась в моей власти… Я бы не устоял.
Я встревоженно взглянула на мужа.
— А Таман-дэ сейчас в стане или здесь?
— Здесь.
Мы переглянулись и принялись натягивать вещи, которые были разбросаны по кухне. Надо было спешить. Конечно, сдержанности Тамана-дэ можно только позавидовать, второго человека с таким самоконтролем я никогда не видела, но… Я просто хочу быть уверена, что мама благополучно вернется к отцу. Кто знает, как долго она держала в узде своё сердце. Тамана несложно полюбить раз и на всегда. Да и кафтан этот в шкафу — ну зачем она его годами хранила? А вдруг вся моя жизнь была обманом? А семья и любовь между родителями не настоящая?
— Знаешь, чего не хватает этому городу? — сообщила я Аязу, когда мы быстро шли по улицам к ханскому дворцу. — Таверны. Ну или кофейни. Места, где можно укрыться от солнца, выпить чаю или кофе, поболтать. Причем надо делать два зала: для мужчин и женщин с детьми. И отдельные кабинеты для всяких важных разговоров.
— Странно, я считал, что этому городу не хватает лекарей, — усмехнулся Аяз. — Ну знаешь, сломал ты ногу, и не гоняешься по всей Степи в поисках знахаря, а чинно приходишь в лекарский дом, в котором тебе наложат шину и расскажут, что надо быть осторожнее.
— Ты хочешь быть лекарем или архитектором? — полюбопытствовала я. — Разорваться не выйдет.
— А ты действительно хочешь работать в кофейне?
— А ты позволишь?
— Я подумаю над этим.
Ханский дворец довольно красив, хотя и пестр. Его стены отделаны яркой мозаикой, луковки на башенках нестерпимо блестят позолотой. Мраморные ступени скрываются под коврами. Окна еще не везде застеклены, внутри сумрачно, тихо и прохладно. Кое-где не убраны леса, лежат кучкой керамические плитки, на полу разбросаны элементы мозаики. Под высокими сводчатыми потолками гуляет эхо.
