«И все же это чаяние – единственное зерно для империй».
Тиратан говорил об этом в категории страха своей жены перед тем, что смысл его жизни – в убийствах и уничтожении. Вол’джину казалось, что она его недооценивала, но это же точно относилось к зандаларам и могу. Их толкала потребность в мести, но стоит уничтожить всех врагов, и что тогда? Они создадут идиллическое общество – или просто найдут новых врагов?
Тиратан был готов пожертвовать собой ради семьи. Чэнь, не раздумывая, сделал бы это для Ли Ли и Ялии. Куо и Шадо-пан сделали бы это для Пандарии. Отец Вол’джина это сделал – и Вол’джин сделает.
«Но кто моя семья?»
Когда Зул, посланник короля Растахана, попытался объединить всех троллей, Вол’джин отвернулся от него, бросив: «Орда стала мне семьей». Попытка его убийства, организованная Гаррошем, как будто бы внесла нотку фальши в это утверждение, но постепенно тролль понял, что произошедшее не имело ничего общего с целями Орды – зато было созвучно целям самого Гарроша. Стремление орка убить Вол’джина обозначило точку расхождения между тем, что принесет пользу Орде, и личными желаниями ее вождя.
«Орда стала мне семьей. Мой долг – дать моей семье всё».
Отсиживаясь в Пандарии и зализывая раны, Вол’джин позволял Орде страдать. Такое поведение становилось предательством по отношению к его семье и к ответственности, что он за нее нес.
«И как тролля, и как темного охотника».
Он не солгал, когда сказал Вилнак’дору, что его долг, как темного охотника, выбирать то, что лучше для троллей. Участие в кровавых попытках восстановить былое величие многовековой империи таковым не являлось.
И дело не только в том, что многие жизни будут оборваны. Все эти планы никоим образом не включали в себя взаимодействие с окружающим миром. Орда была семьей Вол’джина. Племя Черного Копья было частью Орды. Орда была частью объективной реальности, частью этого мира. Судьба Орды туго переплелась с судьбами троллей. Делать вид, что это не так, было бы по меньшей мере глупо. Вол’джин поднял золотую цепь, протянувшуюся между его запястьями.
– Прошлое важно. Нам можно и нужно учиться у него. Но прошлое не должно нас сковывать. Древние империи, возведенные целыми легионами, исчезли бы под огнем одной-единственной роты гоблинов с пушками. Старые традиции ценны, но лишь как фундамент для будущего, которое мы решим строить. Все это напоминает мне тебя, друг мой, – тролль указал на Тиратана. – Ты хорош в искусстве убийства, но ты можешь научиться и искусству строительства – хотя, должен признать, убийство сейчас больше в цене. И ты, Чэнь, твое желание иметь дом и семью очень могущественно. Множество воинов погибло от руки тех, кто защищал именно это. И ты, Куо, и весь Шадо-пан с вашим вечным поиском баланса. Вы одновременно и вода, которая поддерживает корабль, и якорь, который не дает ему уплыть слишком далеко от гавани.
Тиратан взглянул на тролля.
– Я знаю, как высоко ты ценишь мою способность убивать, но я не буду использовать ее на службе у зандаларов.
– Я надеюсь, друг мой, что ты будешь использовать ее на службе у меня.
Простым движением запястья Вол’джин разорвал мягкое центральное звено золотой цепи.
– Они построили эту тюрьму, чтобы сдерживать зандаларов. Я же – нечто большее. Я – Черное Копье. Я – темный охотник. Пришло время показать им, как сильно они ошиблись.
27
Со стороны друзей тролля будто нахлынула волна облегчения. Тяжесть в груди Вол’джина пропала. Тролль удивил сам себя, когда не отказался от предложения Кхал’ак с ходу. Ему бы хотелось верить, что его колебания вызваны только тем, что друзья оказались во власти зандаларки. Увы, правда заключалась в том, что согласие не спасло бы их от генерала Као. Просто предложение подобного рода нельзя было отмести без размышлений. Принять его стало невозможно, когда он определил, за какую семью хочет сражаться.
Тролль кивнул, понизив голос:
– Теперь первым делом нам нужно…
– Мы все решили, – Тиратан посмотрел ему через голову. – Двенадцать стражников. Восемь разбиты парами по четырем сторонам света. Гурубаши, им этот наряд дан в наказание. Еще четыре зандалара – очень молодых и зеленых – у дороги, где теплее, суше и не кусают жуки.
Вол’джин изогнул бровь.
– Я понимаю по-зандаларски, не забыл? Стражники жалуются и обмениваются жуткими ругательствами.
Чэнь потянулся.
– Дверь выходит на посты новичков. Со стороны замка она крепкая, но не со стороны петель. Нижние болты почти выпали, а от верхних дерево растрескалось.
Вол’джин с ожиданием взглянул на монаха. Брат Куо кивнул.
– Патруль начинает движение на севере через пятнадцать минут, весь обход заканчивается за двадцать. Караул меняется каждые восемь часов. Следующая смена в полночь, если Тиратан подслушал верно.
Вол’джин положил руки на бедра, потом встал и поклонился им.
– Вы сбежите через два часа.
– Их Као хочет меня убить, а мне не нравится открывающийся вид, – человек ответил на поклон. – Мы бы сходили и за тобой, может, убили бы парочку Королей Грома, чтобы время скоротать.
– Короля Грома стерегут могу, сауроки и огромные цийлини. Как и магия. Потребуется армия, чтобы удостоиться его аудиенции.
Чэнь нахмурился.
– Значит, побег?
Вол’джин кивнул:
– Если мы собираемся остановить вторжение.
Брат Куо поднял бровь:
– Разве убийство Короля Грома не скорее приведет к успеху?
– Помните, императоры командуют армиями, но захватывать или удерживать земли им удается хуже, – Вол’джин холодно улыбнулся. – Если мы убьем тех, кто хочет завоевать для него империю, мы навредим ему больше, чем вернув в могилу.
Полночь пришла и ушла, с ожидаемой сменой караула. Новые солдаты устроились довольно быстро, завернувшись в одеяла и проклиная дежурство, из-за которого оказались вдали от костра. Вол’джин слышал такие жалобы в каждом военном лагере. Жалобы на холод, еду или зарвавшихся офицеров составляли девяносто процентов разговоров, лишь бы отогнать скуку или страх. Солдаты легко входили в одну колею, и их мирки смыкались до крошечного пространства, где за пределами разговора не существовало ничего.
Пока Тиратан и Куо следили за стражниками, Чэнь и Вол’джин разобрались с дверью. Пандарен схватился за прутья, толкая, а тролль – за косяк, чтобы изогнуть его. Они быстро проделали всю работу, надеясь свести к минимуму непривычные звуки.
Когда Вол’джин взялся за дерево, то не сдержал пренебрежительного фырканья.
«Это тюрьма не удержит и гнома».
