В машине были все любимые сокровища и игрушки Эндрю, его
медвежонок и тряпичный слоник, которого он так любил, и книжки с картинками,
которые они вместе листали, но которые никто не мог ему прочитать. Дафна по
дороге думала обо всем этом и вдруг осознала, как мало она сделала и сколько ей
еще предстоит сделать, и еще подумала, как бы Джефф поступил на ее месте, если
бы был жив. Возможно, у него было бы больше изобретательности или больше
терпения, но он бы не мог любить сына больше, чем любила его она. Дафна любила
его каждой частичкой своей души, и, если бы могла отдать ему свои собственные
уши, чтобы он мог слышать, она бы это сделала.
За час до приезда в школу она остановилась перекусить на
обочине, и ее мрачное настроение немного рассеялось. Эндрю, казалось, был в
восторге от поездки и с восхищением смотрел на все вокруг. Глядя на него, она
хотела бы рассказать ему про школу, но сделать это не было возможности. Дафна
не могла также объяснить ему, что она сама чувствует, почему оставляет его там
и как сильно его любит. В течение всей его жизни она удовлетворяла только его
физические потребности или показывала пожарные машины, беззвучно мчащиеся по
улице. Дафна не могла делиться с ним своими мыслями и чувствами. Она не
сомневалась: Эндрю должен знать, что мама его любит, что никогда его не
покинет. Но что он подумает теперь, когда она оставит его в школе? Как ему
объяснить? Сознание своего бессилия только усиливало ее собственную боль. Миссис
Куртис, директор школы, сняла для нее небольшой домик в городе, и Дафна
собиралась остаться до Рождества, чтобы навещать Эндрю каждый день. Но это
очень отличалось бы от прошлого, когда они все время проводили вместе. Их жизнь
уже никогда не будет такой, как прежде, в этом Дафна была уверена. Ей предстоял
самый трудный в жизни поступок – покинуть сына, за которого ей хотелось
держаться больше, чем за саму жизнь.
Они прибыли в школу вскоре после наступления сумерек, и
Эндрю с удивлением осматривался, будто не понимал, зачем они сюда приехали. Он
смотрел на Дафну в смятении, а она кивнула и улыбнулась, когда он с
беспокойством смотрел на других детей. Но эти дети отличались, от тех, кого он
встречал в Центральном парке в Нью-Йорке, и он инстинктивно чувствовал, что они
такие же, как он. Эндрю смотрел, как они играют, как объясняются жестами, а они
все время подходили к нему. Это был первый теплый прием, оказанный ему его
ровесниками, и, когда одна девочка подошла и взяла его за руку и потом
поцеловала в щеку, Дафна отвернулась, чтобы он не видел слез, стекавших по ее
лицу. Миссис Куртис помогла ему наконец присоединиться к детям, взяла его за
руку и подвела, а Дафна смотрела на это, чувствуя, что поступила верно и что
новый мир открывался перед Эндрю. Пока она наблюдала, произошло нечто
необычное: Эндрю стал протягивать руки этим детям, которые были так похожи на
него. Он улыбался, смеялся и на время забыл о Дафне. Он стал наблюдать за
жестами, которые они подавали руками, и, смеясь, воспроизвел один из них, а потом,
издав смешной возглас, подошел к той девочке, которая первая обратила на него
внимание, и поцеловал ее. Потом Дафна подошла к нему и помахала, давая понять,
что уходит, но он не плакал и даже не выглядел испуганным или несчастным. Ему
слишком нравилась компания новых друзей, и Дафна в последний раз, стараясь
бодро улыбаться, обняла его и убежала, до того как снова появились слезы. Он
уже не видел, каким опустошенным было лицо матери, когда она вела машину по
дороге, ведущей из интерната.
– Позаботься о моем ребенке... – прошептала она,
обращаясь к Богу, которого всегда боялась. На этот раз она молилась, чтобы он
ее услышал.
Глава 6
За две недели Эндрю полностью привык к своей новой жизни в
интернате, а Дафна чувствовала себя так, словно прожила в уютном городке в
Новой Англии всю жизнь. Домик, который миссис Куртис помогла ей найти, был
теплым, в нем была замечательная маленькая деревенская кухня с кирпичной печью
для выпекания хлеба, маленькая гостиная со старым диваном и глубокими уютными
креслами, был также камин и сверкающие медные горшки с растениями, а в спальне
– кровать с пологом, покрытая ярким стеганым одеялом. Именно там Дафна
проводила большую часть времени, читая книги и ведя дневник. Она начала его
вести, когда была беременна Эндрю, в нем были записи о ее жизни, о том, что она
думала и чувствовала, небольшие очерки о том, что значила для нее жизнь. Она
всегда думала, что однажды, когда Эндрю подрастет, она покажет ему свои записи.
А пока она в них изливала свою душу в долгие, одинокие ночи, как те, в
Нью-Гемпшире. Дни стояли яркие, солнечные, и она совершала длительные прогулки
по лесным тропам и вдоль ручьев, думая об Эндрю и глядя на заснеженные вершины
гор. Это был совершенно иной мир, не похожий на Нью-Йорк. Тут были конюшни,
коровы на пастбищах, холмы и луга, где она могла гулять, не встретив ни души,
что ей очень нравилось. Она только хотела бы делиться этим с Эндрю. Все
последние годы он был ее единственным спутником. И каждые несколько дней она
отправлялась в школу, чтобы его повидать. Ей к этому было очень трудно
привыкнуть. На протяжении четырех лет ее жизнь сосредоточивалась вокруг него, а
теперь вдруг он ушел, и порой пустота буквально одолевала ее. Она все чаще
думала о Джеффе и Эми, которой теперь было бы восемь лет, и, когда Дафна видела
девочек такого возраста, она отворачивалась с глазами, полными слез. Дафна
убеждала себя, что потеря Эндрю не была так трагична. Он был жив, счастлив и
занят делом, и она поступила правильно. Но снова и снова приезжала в школу и
сидела на скамейке в парке с миссис Куртис, наблюдая, как он играл и учился
объясняться при помощи жестов. Дафна тоже обучалась языку жестов, чтобы лучше с
ним общаться.
– Я знаю, как вам трудно, миссис Филдс. Детям
привыкнуть легче, чем их родителям. Для малышей это своего рода освобождение.
Здесь они наконец свободны от мира, который их не принимал.
– Но он их когда-нибудь примет?
– Да. – В голосе директрисы была полная убежденность. –
Обязательно. Эндрю всегда будет не таким, как все. Но при правильном обучении
для него практически не будет преград. – Она мягко улыбнулась Дафне. – Наступит
день, когда он будет вам благодарен.
«А как же я? – захотела ее спросить Дафна. – Что теперь
будет со мной? Что я буду делать без него?» Пожилая дама словно прочла ее
мысли:
– Вы подумали, что будете делать по возвращении в
Нью-Йорк?
Для одинокой женщины отсутствие сына создало бы ужасный
вакуум, к тому же миссис Куртис уже было известно, что Дафна не работает, с тех
пор как забеременела почти пять лет назад. По крайней мере у большинства
родителей есть супруг, другие дети, работа, дела, которые компенсируют
отсутствие этих особых детей. Но ясно было, что у Дафны этого нет.
– Вы снова вернетесь на прежнюю работу?
– Не знаю... – медленно произнесла Дафна, глядя на
холмы.
Как ей будет одиноко без сына. Сейчас боль была чуть ли не
больше, чем когда она его впервые привезла сюда. Реальность отрыва от сына она
осознала окончательно. Ее жизнь уже никогда не будет такой же... никогда...
