– Я не знаю. – Она отвела глаза от холмов и посмотрела
на миссис Куртис. – Прошло столько времени. Не знаю даже, возьмут ли они меня.
– Она улыбнулась, и в ее глазах отразилось течение времени. Годы преподали ей
болезненный урок.
– Вы не думали о том, чтобы поделиться с другими тем,
чему научились с Эндрю?
– Как? – Дафна удивленно взглянула на нее. Эта мысль не
приходила ей в голову.
– По этой теме не хватает хороших книг. Вы упомянули,
что в колледже изучали журналистику и работали в «Коллинз». Почему бы не
написать книгу или серию статей? Подумайте над тем, как это могло бы помочь
вам, когда вы впервые узнали о глухоте Эндрю.
Дафна помнила ужасное чувство одиночества от того, что никто
не способен разделить с ней ее несчастье.
– Это мысль. – Она медленно кивнула, наблюдая, как
Эндрю обнимал маленькую девочку, а потом погнался за большим красным мячом
через всю игровую площадку.
– Может, вы как раз созданы для этого.
Но единственное, что она сейчас писала ночь за ночью, был ее
дневник. У нее теперь появилось много свободного времени, и ночью она не
чувствовала той усталости, которая преследовала ее, с тех пор как родился
Эндрю. Он был, как любой другой ребенок, постоянно занят, но ему необходимо
было уделять даже больше внимания, чем остальным, чтобы уберечь его от
опасностей, к тому же приходилось все время сталкиваться сего огорчениями из-за
невозможности общаться с другими детьми.
Закрыв ночью свой дневник, она лежала в темноте и снова
обдумывала предложение миссис Куртис.Идея была неплохой, но все же Дафна не
хотела писать об Эндрю. Это казалось ей нарушением его прав как личности, и она
не чувствовала себя готовой делиться с ним собственными страхами и болью. Все
это было слишком свежо именно потому, что Джефф к Эми погибли уже давно. Она об
этом тоже никогда не писала. И все же знала, что все это упрятано внутрь и ждет
выхода наружу, равно как и ощущения, которых она не испытывала годами: того,
что она все еще молода, что она женщина. На протяжении последних четырех лет
единственным близким человеком был для нее сын. В ее жизни не было ни одного
мужчины и очень мало друзей. У нее не хватало на них времени. Она не хотела
сочувствия. А встречаться с другим мужчиной – это казалось ей изменой Джеффри и
всему тому, что их объединяло. Вместо этого она заглушила все свои чувства,
закрыла все двери и из года в год жила одной только заботой об Эндрю. Но теперь
этой причины больше не оставалось. Он будет жить в школе, а она одна в их
квартире. Это отбивало у Дафны всякое желание возвращаться в Нью-Йорк. Ей
хотелось спрятаться в домике в Нью-Гемпшире навсегда.
По утрам она совершала дальние прогулки и однажды по
обыкновению зашла в маленькую «Австрийскую гостиницу» позавтракать.
Супруги-владельцы очень подходили друг другу: оба полные и добрые. Хозяйка
всегда справлялась о сыне Дафны. Она знала от миссис Куртис, зачем Дафна сюда
приехала. Как в любом маленьком провинциальном городке, так и тут люди знали,
кто местный, а кто приезжий, почему приехал и когда уедет. Такие люди, как
Дафна, не были здесь редкостью, другие родители тоже приезжали навестить своих
детей. Большинство останавливались в гостинице, меньшая же часть поступала так,
как Дафна, и, как правило, летом. Они снимали коттеджи и небольшие дома,
привозили с собой остальных детей и обычно устраивали из этого семейное
торжество. Но миссис Обермайер поняла, что Дафна не такая, как все. В этой
миниатюрной, хрупкой женщине была какая-то молчаливая отрешенность. Только
заглянув ей в глаза, можно было видеть, что она гораздо мудрее своих двадцати
восьми лет и что жизнь не всегда была с ней ласкова.
– Как ты думаешь, почему она такая одинокая? – спросила
однажды миссис Обермайер своего супруга, укладывая в корзину сладкие булочки и
задвигая противень с печеньем в духовку. От пирогов и тортов, которые она
выпекала, у любого текли слюнки.
– Может, она в разводе. Ты же знаешь, такие дети могут
расстроить брак. Может, она уделяла слишком много внимания мальчику, и ее муж
не выдержал этого.
– Она выглядит такой одинокой.
Франц Обермайер улыбнулся. Его жена вечно за всех
переживала.
– Может, она просто скучает по малышу. Миссис Куртис, кажется,
говорила, что он очень маленький, и это ее единственный ребенок. Ты тоже так
тосковала, когда Гретхен уехала учиться в колледж.
– Это не одно и то же. – Хильда Обермайер посмотрела на
него, зная, что он замечает далеко не все. – А ты не заглядывал в ее глаза?
– Да, – признался он с ухмылкой, и его толстые щеки
покраснели, – они очень симпатичные.
Он шлепнул свою жену по заду и вышел, чтобы принести еще
немного дров. В этот уик-энд в их гостинице было очень много постояльцев. В
конце зимы здесь собирались любители беговых лыж, а осенью приезжали жители
Бостона и Нью-Йорка полюбоваться многоцветьем осенней листвы. Но оранжевые и
красные листья уже почти все опали. Стоял ноябрь.
В День благодарения Дафна поехала в школу и ела праздничную
индейку вместе с Эндрю и другими детьми. Потом они играли в разные игры, и
Дафну поразило, когда он рассердился и жестами сообщил:
– Ты ничего не понимаешь, мама.
Гнев в его глазах задел ее за живое, и она почувствовала
оторванность от него, которой никогда прежде не ощущала. Дафна вдруг обиделась
на школу за то, что та отняла у нее сына. Он больше не был ее, он был их, и
Дафна возненавидела их за это. Но она обнаружила, что вместо школы изливает
злобу на Эндрю. Миссис Куртис была свидетелем их диалога и позже объяснила
Дафне, что такие чувства вполне нормальны. Все теперь для Эндрю менялось очень
быстро, а следовательно, и для Дафны тоже. Она не могла говорить жестами так же
быстро, как он, ошибалась и чувствовала себя неуклюжей и глупой. Но миссис
Куртис заверила ее, что потом отношения между ними наладятся, будут гораздо
лучше, чем когда-либо прежде, и что не стоит отчаиваться.
Перед ужином они с Эндрю помирились, пошли к столу, держась
за руки, и, когда он жестами произнес молитву перед началом еды, Дафна думала,
что лопнет от гордости, а он потом улыбнулся ей. После ужина Эндрю опять играл
со своими друзьями, но, когда устал, пришел посидеть у нее на коленях, как,
бывало, делал в прошлые годы, и она счастливо улыбнулась, когда он заснул у нее
на руках. Во сне он тихо посапывал, а она его баюкала, желая, чтобы стрелки
часов повернули вспять. Дафна отнесла сына в его комнату, переодела и аккуратно
положила в постель под наблюдением одной из воспитательниц. И затем, последний
раз взглянув на спящего светловолосого ребенка, тихо вышла из комнаты и
спустилась вниз к другим родителям. Но в тот вечер ей не хотелось быть с ними.
Раз Эндрю спит, она лучше вернется к себе в домик. Она уже привыкла к
одиночеству, возможности побыть наедине со своими мыслями и к удобству излить
душу в своем дневнике.
Дафна ехала домой по знакомой объездной дороге и онемела от
изумления и испуга, когда услышала, как что-то лязгнуло, машина вдруг осела
передом и остановилась. Сломалась ось. Дафну только тряхнуло, она ничего себе
не повредила и сразу подумала, как ей повезло, что это не случилось где-то на
шоссе. Но в то же время это было слабым утешением. Она была одна на пустынной
дороге на расстоянии около семи миль от дома. Единственный источник света –
луна – хорошо освещал дорогу, но было ужасно холодно, и Дафне предстоял долгий
путь домой на резком ветру. Она подняла воротник пальто, жалея, что не надела
шапку, перчатки и более подходящую обувь. По случаю Дня благодарения она была
на высоких каблуках и в платье. Глаза Дафны слезились от холода, щеки
покалывало, а руки сразу окоченели, даже в карманах, но она уткнула подбородок
в пальто и за неимением выбора продолжала путь.
