– Я не справился бы без тебя. Это моя лучшая работа.
Спроси Говарда, он подтвердит. Я раньше не мог так работать над ролью,
углублять ее день ото дня, как сейчас. – И он посмотрел на нее своими огромными
зелеными глазами. – Серьезно. Ты со мной творишь чудеса, Дафна.
Она не знала, что ему ответить.
– А ты творишь чудеса с моей книгой.
– Только и всего?
Он казался разочарованным, словно ждал, что она скажет
больше. Но он не знал Дафну, того, какая она была осторожная, какими высокими
стенами она себя огородила, И тут он ее огорошил:
– Расскажи мне что-нибудь о своем малыше.
Словно чувствовал, что, может, она, говоря о сыне, несколько
ослабит свою охрану. И он не ошибся. Дафна улыбнулась и подумала об Эндрю,
который был так ужасно далеко.
– Он удивительный, смышленый и очень своеобразный. Он
примерно вот такого роста, – она вытянула вперед руку, чтобы показать рост
сына, и Джастин улыбнулся, – и я возила его в Диснейленд несколько недель
назад, когда он был здесь.
– А где он сейчас? С папой?
Ему показалось необычным для такой женщины, как Дафна,
оставлять сына без присмотра, и в его голосе прозвучало удивление.
– Нет. Его папа умер до того, как он родился. – Теперь
об этом уже легче было говорить. – Он в Нью-Гемпшире, в интернате.
Джастин с пониманием кивнул, а потом снова посмотрел Дафне в
глаза:
– Ты была одна, когда он родился?
– Да.
При этом внутри у нее что-то заныло – воспоминание, от
которого она много лет старалась убежать.
– Тяжело тебе, наверное, было?
– Да, и... – Ей не хотелось говорить ему о том, как она
обнаружила глухоту Эндрю, и о тех ужасных одиноких годах. – Это было довольно
трудное время.
– А ты тогда писала?
Джастин впервые стал расспрашивать ее о себе. До сих пор всю
неделю они говорили об «Апачи» и других ее книгах и его фильмах.
– Нет, писать я начала позже. Только когда отдала Эндрю
в интернат.
– Да. Наверное, тяжело заниматься творчеством, когда
рядом носятся дети. Ты очень правильно сделала, что отдала его в интернат.
Его слова задели ее за живое. Он, конечно, не мог знать ее
чувств к ребенку или что это было такое – отрывать от себя Эндрю. И его
комментарий нес печать эгоизма, который она ненавидела.
– Я отдала его в интернат, потому что иначе было
нельзя.
– Потому что ты была одна?
– Нет, по другой причине.
Что-то подсказывало ей не делиться с ним причинами. У нее
все еще была сильная потребность защищать Эндрю. И она вдруг почувствовала, что
Джастин не понял бы. Может, он бы даже и не пытался понять, и она не захотела
открываться перед ним.
– У меня не было выбора. – Она вдруг почувствовала себя
очень старой и усталой. Что он знает о таком горе? – Джастин, а у тебя нет
детей?
– Нет. Я никогда не испытывал необходимости в такого
рода продолжении себя. Я думаю, что у большинства людей это эгоистический
поступок.
– Дети? – Она была ошарашена.
– Да. Не смотри так возмущенно. Большинство людей хотят
себя воспроизводить и продолжать. У меня для этого есть фильмы. Мне не надо
делать детей.
«Это извращенный взгляд на проблему, – подумала Дафна, – но
для него, может, и подходящий». Она постаралась понять его точку зрения. Все же
Джастин не был бесчувственным человеком. Иначе он не смог бы вдохнуть жизнь в
«Апачи» на минувшей неделе. А если у него иные взгляды, чем у нее, почему бы их
не выслушать. В конце концов, это ее долг.
– А ты когда-нибудь был женат?
Теперь уже Дафна задавала ему вопросы. Каким он был? Как
научился толкованию чьих-то чужих чувств, например, ее чувств, изложенных в
книге?
Джастин покачал головой:
– Нет, ни разу, по крайней мере официально. Я жил с
двумя женщинами. С одной семь лет, с другой пять. В общем-то это было то же
самое, что быть женатым. Просто мы не расписывались. Разница не так уж велика.
Когда кто-то хочет уйти, он и так уходит, расписаны вы или нет, а я еще и
содержал их после того, как они уходили.
Дафна кивнула. Она сама так жила с Джоном. Но она полагала,
что со временем они поженятся. Они могли бы даже иметь детей, хотя Джон их
также не особенно хотел. Ему было достаточно только ее и, конечно, Эндрю.
– А сейчас ты с кем-нибудь живешь?
Она чувствовала, что ее расспросы несколько прямолинейны, но
они уже так много знали друг о друге. Они даже сдружились, проводя на площадке
всю неделю по пятнадцать часов в сутки. Это начинало восприниматься как
пребывание на необитаемом острове или на корабле, где люди обречены на близкие
отношения.
Но Джастин опять покачал головой:
– Сейчас я ни с кем не живу. В прошлом году у меня был
роман с одной особой, но она не понимает жестких требований моей профессии, и
неизвестно, поймет ли. Она актриса, но это двадцатидвухлетнее дитя из Огайо
просто не понимает, где я нахожусь.
– Ну и где же? Или я надоедаю?
Голос Дафны был осторожным, но он улыбнулся. Джастин не
возражал против ее вопросов, они ему нравились. Она сама ему нравилась, и он
хотел, чтобы она знала, что он собой представляет.
– Ты не надоедаешь, Дафф. К концу съемок мы будем знать
друг друга как облупленные. – Он мгновение колебался, думая над ее вопросом. –
Не знаю, как тебе это объяснить, но я просто не хочу больше связывать себя с
кем-то, кто не понимает этой работы. Это утомляет, когда все время приходится
оправдываться. Она болезненно ревнива, а я не могу отчитываться за каждый день
и каждую ночь. Мне нужна свобода. Мне нужно время, чтобы обдумать то, что я
делаю, куда иду, что собой представляю – продумать и прочувствовать. Я себя
лучше чувствую один, чем с кем-то, кто это подавляет.
С его словами нельзя было не согласиться, и Дафна кивнула, а
он засмеялся и покачал головой:
– В народе об этом, кажется, говорят так: «Она меня не
понимает». Ты уже такое раньше слышала?
– Ага. – Она отхлебнула из их общей банки с газировкой
и засмеялась. – Слышала. Я думаю, что, может быть, поэтому я тоже живу одна.
Чертовски трудно было бы кому-то объяснить, почему я работаю по восемнадцать
часов в сутки и в шесть утра еле доползаю до постели, словно меня били. Это мой
хлеб, и вряд ли на него согласился бы еще кто-то. Меня это устраивает. Но
нормальному человеку это бы не подошло.
– Скорее всего. – Джастин улыбнулся, ощущая с ней
определенное родство. – Разве что тому, у кого такие же привычки. Иногда я
читаю всю ночь, до восхода солнца. Великолепное чувство.
– Да. – Дафна тоже улыбнулась. – Я это обожаю. Знаешь,
наверное, в жизни есть этап, когда лучше быть одному. Раньше я так не думала,
но теперь твердо это знаю. У меня, по-моему, как раз такой случай.
