Ю Вэ замер лишь на секунду. Упершись мясистым носом в сложенные лодочкой ладони, призадумался.
— Заманчивая картинка, — он усмехнулся уголком рта. — Только рано мне в президенты, соратниками не оброс. Да и выправляется курс потихоньку… Лёня наш, смотрю, сам в вожди метит, людей нужных подтягивает, да не лизунов, как раньше, а настоящих, стоящих! На что уж Шелепина терпеть не мог, а вернул-таки в строй. Сейчас, мне докладывали, Егорычева обхаживает. Сам же погнал его со всех постов, уж больно прям был Николай Григорьич, не умел гнуться! А вот, поди ж ты… Нет, ты не думай лишнего, я своего не упущу, но пока — рано. Пусть Лёня проделает черновую работу для зачина, а я подхвачу. И еще, — в тоне председателя КГБ сплелись серьезность и доверительность. — Пару недель назад мне дозвонился Миха, по секретной линии.
— К-как? — поперхнулся Евгений Петрович.
— А вот так! И то, что я узнал, даже в «особую папку» не ушло. В общем… — Ю Вэ переплел пальцы и уперся в них подбородком. — Похоже, что эта твоя идея о президентстве где-то дала… или даст утечку. Вероятно, в Белоруссии. Ты же советовался с Машеровым?
— Очень, очень осторожно! — вздрогнул Е Пэ. — Без имен, всего лишь зондаж!
— Да я не обвиняю, — Юрий Владимирович расцепил руки и поводил ладонями по столешнице. — Просто… Понимаешь, если верить Михе, в следующем году Косыгин перевернется на своей байдарке. Сам или, скорее, ему «помогут». Он хоть и выживет после клинической смерти, но протянет недолго. А несколько лет спустя грузовик врежется в машину Машерова, после чего Петру Мироновичу устроят торжественные похороны.
— А охрана? — тихо спросил Питовранов, не двигаясь, и затрудненно кивнул. — Помогут…
Председатель КГБ блеснул на него очками.
— Кстати, о похоронах… — постучал он подушечками пальцев друг об друга. — Позавчера скончался Черненко.
— Да, я знаю, — меланхолично кивнул Е Пэ, и замер. — Помогли?
— Похоже. Константин Устинович допустил очень серьезный промах… М-м… Слыхал про «Алхимика»?
— А, этот… — гадливо сморщился Питовранов. — Арьков, кажется? Мерзопакостный тип.
— Да уж… — помрачнел Юрий Владимирович. — Помнишь ту суету, когда «Хана» убили? Арькова работа. И «Герцог» на его совести. А Черненко… Этот серенький мыш прослушивал даже кремлевский кабинет Генерального! Видимо, сам метил в кресло, пригретое Брежневым. И пустил «Алхимика» по следу Михи! Арьков сгорел на даче… схлопотав две пули, а Черненко… угорел. Прямо в пультовой внутренней службы. То ли сам решил кассеты сжечь, то ли «зажигалка» сработала, а легкие у нашего Кости никудышние. И дверь чего-то заело…
— Помогли, — уверенно кивнул Е Пэ. — У Пельше ребятки резкие…
Молчание зависло минут на пять. Оба думали о своем, и думы были всякие. Первым встряхнулся Андропов.
— Ну, еще по граммульке, и расходимся, — добродушно проворчал он. — Мне еще «в лес» ехать…
Суббота 18 октября 1975 года, день
Первомайск, улица Корабельная
Как всякая женщина в возрасте, природа противилась осени, отчаянно держась за летние привычки. Но помаленьку, потихоньку, проливая дожди навзрыд, сдавалась неумолимому ходу времен.
Уходила, пропадала сочная зелень, листва накидывала желтизну, примеряя скромные охряные оттенки или броский цвет золотистой соломы, распаляясь порой до ярого багрянца.
Случались в природном естестве и настоящие перепады настроения. Ясное синее небо то улыбалось светло, жалея в высях о былом цветеньи, то вдруг мрачнело, заволакиваясь серой рваниной туч.
У меня тоже нервы разгулялись. Второй день подряд я ощущал чье-то присутствие — мои «маленькие серые клеточки» улавливали слабенький отголосок той неизреченной силы, что жила во мне самом. Обычно, когда исцеляешь очередного страждущего, то от висков, возгораясь и притухая, расходятся по телу горячие волны. Но сейчас-то никакого лечения, а очажки тепла в голове знакомо пульсируют. Тут поневоле разволнуешься!
Неужто где-то рядом бродит такой же, как я, «хомо новус» — уродец с переразвитым мозгом? Кто он или она? Тоже пользует хворых своей непонятной энергией или пугается выбрыков организма, как я в детстве?
Желание увидеть себе подобного настолько завладело мною, что я едва высидел уроки. Заскочил домой, чтобы бросить сумку и быстро переодеться, да и выбежал на улицу. Пройдясь, я сосредоточился, испытывая легкое жжение в висках.
«Ищи, джедай! — мелькнуло в голове. — И да пребудет с тобой Сила!»
К остановке подъехал, фыркая, канареечно-желтый «ЛиАЗ». Взяв с места, я успел запрыгнуть в задние двери автобуса, и лишь потом сунул руку в карман. А мелочь-то есть хоть? О, целая горсть тусклых монеток! Честно опустив пять копеек в кассу-копилку, открутил себе билет. Старушка в шляпке, сидевшая напротив, посмотрела на меня одобрительно.
А я напрягся, пытаясь уловить пульсации тепла в лобных долях.
«ЛиАЗ» проехал по Ленина и свернул на Одесскую, ныряя в короткий туннель — поверху как раз прокатывал товарный состав, влекомый трудягой-тепловозом.
Мешанина звуков отвлекла меня, а когда автобус остановился у пологого взъезда на улицу Мичурина, я закрутил головой — еле уловимое отражение чужой силы, доходившее извне, почти затухло. Меня это, впрочем, не расстроило, обрадовало даже — стало быть, дистанция имеет значение!
С визгом и лязгом распахнулись двери, и я выпрыгнул из автобуса. Оглянулся — машин нет — и дунул через улицу на остановку. В душе поднимался азарт и восторг погони, я еле сдерживался, чтобы не притопывать от возбуждения.
Упруго покачиваясь, словно ломаясь посередине, выкатился бело-красный «Икарус». Пожертвовав на поиски еще один пятак, я плюхнулся на подранное сиденье — какой-то мелкий вандалец выковырял клочки желтого поролона. Увижу — мордой натычу пакостника!
Хлопая гармошкой тамбура, автобус проехал тень моста — шум мотора скачком усилился, складываясь с эхо от бетонных стен. Поворот на улицу Ленина… Сквер Победы… Мост через Южный Буг… Поворот к Богополю…
Я победно улыбнулся — сигнал делался четче. Ага, вроде опять слабеет…
«Так, всё, конечная!»
Сойдя возле «Военторга», я чуть не споткнулся, а голова вмиг опустела, позванивая, как туго надутый воздушный шарик. На остановке, под крашеным навесом, уныло и чуть растерянно топтался… Миха.
Высокий парень моих лет или чуть постарше, с копной темных волос почти до плеч, пухлогубый и с хищным очерком хрящеватого носа — ясно выделялась горбинка. Мой образ! И в висках пекло!
«Это как же… — вязко проворачивались мысли. — Мы все такие, что ли?»
А моя «копия», пересекшись со мной взглядом, вдруг улыбнулась, просительно и немного смущенно.
— Слушай, — заговорил горбоносый, запинаясь, — не подскажешь, как проехать на Корабельную?
Оправившись от первого шока, я разлепил губы:
