— С-спасибо! Это было что-то ужасное, дикое! Ой, господи… — На волне успокоения пробилась легкая кокетливость. — А откуда вы меня знаете?
«Выкручивайся, давай!»
— Видел как-то на трибуне, — я неопределенно покрутил кистью. — Первого мая, что ли…
— А-а… Все как назло сегодня. Я, наверное, перевыполнила план по невезению! — Наталья нервно рассмеялась, избывая остатки страха. — Спасибо, что не прошли мимо! Чтобы я без вас делала!
«Начали!»
— Да я тут не случайно, хотел с отцом вашим пересечься, — мягко зажурчал я. — У меня для него очень важное письмо. Не подумайте лишнего — важное исключительно для Григория Васильевича. Помните, небось, ту мерзость в «Шпигеле»?
Лицо Натальи дрогнуло, на нем словно морщинки выступили, а в глазах заплескались боль и стыд.
— Да там все вранье, бессовестное вранье! На нашей с Лёвой свадьбе всего двенадцать гостей было, и ни в каком ни во дворце, а на даче в Левашово! И про царский сервиз — ложь, злобная ложь!
— Знаю, знаю, Наталья Григорьевна! — зачастил я, успокаивающе касаясь ее руки в тонкой перчатке. — Всю эту подставу затеял Черненко — боялся, что ваш отец станет генсеком. Вот и нагадил.
В Натальиных глазах смерзлись льдинки.
— А откуда вам это известно?
— Оттуда, — улыбнулся я, и ледок подтаял. — В письме и о Черненке, и о прочих врагах Григория Васильевича. Пусть знает, кто есть кто, и как одержать верх. Я почему и брожу тут — надеялся передать пакет лично в руки. В Смольный соваться слишком рискованно. Попадусь если противникам вашего отца, меня по головке не погладят — оторвут, и скажут, шо так и було…
— Так давайте я передам папе! — воскликнула Наталья Григорьевна, радуясь, что можно искупить момент недоверия.
Мне стоило большого труда изобразить колебания.
— Л-ладно, только никому не показывайте, кроме… папы, — я быстро вытащил пакет, и он мигом канул в женскую сумку. — Большое вам спасибо, Наталья Григорьевна!
— Это вам спасибо! — рассмеялась дочь своего отца.
Тот же день, вечером
Ленинградская область, госдача «Осиновая Роща»
Охранник распахнул ворота, и Наталья завела «немца» во двор.
— Здравствуйте! А отец вам не звонил?
— Звонил, Наталья Григорьевна, звонил, — покивал седой, моложавый Макарыч. — Сказал, что задерживается, но скоро будет.
— Ну, как всегда! — заулыбалась женщина успокоено.
— Работа у вашего батюшки такая, — степенно вымолвил охранник. — Ответственная!
Помахивая сумочкой, Наталья заторопилась к дому по дорожке — выпавший ночью снежок Макарыч вымел до последней крупинки.
Одноэтажная дача не поражала архитектурными изысками — дом, как дом, отягощенный временем и не обремененный «всеми удобствами». Зато воздух какой — не надышишься! И где тут осины, не ясно, сплошь елки да сосны. Летом дух хвойный до того крепок, что хоть в банки его закатывай. Откупоришь зимою — и вдыхай…
Из прохладных сеней Наталья шагнула в натопленную гостиную. Круглая голландская печь, выложенная изразцами, гудела как домна, испуская тепло. Размеренно отмахивал секунды маятник напольных часов. Старинный механизм вздохнул сипло, как будто привечая дочку хозяина, и поплыли медные, с оттяжечкой, удары. Дом-м… Дом-м… Дом-м-м…
Молодая женщина не успела заскучать в тишине и покое — подъехал кортеж. Гаишная машина, покрякав напоследок, отъехала дальше по улице, пропуская в ворота громадный «ЗиЛ» с зеленоватыми пуленепробиваемыми стеклами и черную «Волгу» сопровождения. Шустрые ребята из кагэбэшной «девятки» мигом все проверили, и отец в расстегнутом пальто, поправляя шапку «пирожок», зашагал к дому.
Хлопнула дверь, и разнесся гулкий голос:
— Наташка, здорово!
— Привет ответственным работникам!
Романов хохотнул, скидывая пальто.
— Ты одна?
— Лёва завтра обещал подъехать, у них там опять аврал… — Натальины губы тронулись в изгиб: — Поздравляю, папочка, быть тебе дедушкой!
— Да ты что! — расцвел «хозяин Ленинграда». — Ну, молодцы какие! А кто — гаврик или гаврица?
— Вроде, мальчик.
— Внук — это хорошо… Но я и на внучку согласен. Привык к девчонкам! Хе-хе…
— Ой, папочка, чуть не забыла… — вскочив с кресла, Наталья порылась в сумочке, и выудила письмо. — Это тебе!
— Мне? — легкое замешательство собрало морщинки на челе первого секретаря обкома. — От кого?
— Ой! Вот балда, я даже не спросила, как его зовут!
Волнуясь, дочь передала отцу подробности утрешнего происшествия. Романов опасливо взял в руки пакет.
— Ла-адно, разберемся! — улыбнувшись с натужной веселостью, он бодро поинтересовался: — Ужинать будешь?
— За себя и за того парня! — развеселилась Наталья.
В начале первого она покинула спальню, чтобы попить, и заметила полосу приглушенного света, тянувшуюся из кабинета. Приблизившись на цыпочках, женщина переступила порог, кутаясь в теплый халат.
Отец раскинулся в мякоти кресла, накинув плед. В руке он держал несколько листков желтоватой писчей бумаги с набитым текстом. Листки подрагивали.
— Ты чего не спишь? — громко зашептала Наталья.
— Разбираюсь, — хмыкнул Романов, откидываясь на спинку, и возбужденно тряхнул письмом. — Это, как у моряков лоция! Я теперь обойду все рифы и мели, Наташка! А вражин-то у меня, а вражин… Целый список!
— И что теперь делать? — голос у дочери заметно упадал.
— Расти, Наташка, расти! — молодо рассмеялся отец. — Как та улитка на склоне — «Вверх, вверх, до самых высот!»
Глава 7
Суббота 8 ноября 1975 года, поздно вечером
Рига, борт БПК «Сторожевой»
Валерий Саблин прерывисто вздохнул, и рукою отер лицо. Пальцы ощутимо дрожали, но в темном кинозале не разглядишь слабину. Глядя на экран, где усатый боцман с броненосца «Потемкин» грозил «ахвицерам»
[31], Валерий неслышно выдохнул:
— Пора!
Оставив за спиной тихо стрекочущую черноту, пронизанную лучом киноустановки, и матросским говором, он выскользнул за дверь.
Увалень вахтенный потянулся во фрунт и гаркнул:
— Товарищ капитан третьего ранга!..
— Тише ты! — цыкнул на него Саблин. — Ну и глотка у тебя, Сивков.
Матрос гордо улыбнулся, загудев:
