Звонок в дверь развалил мои мысленные небоскребы, обрушил, сея сверкающей пыльцой. Папа? Нет, мама.
Воровато оглянувшись, я убедился, что отцовского багажа не видно, и двинул встречать родительницу с невинной улыбкой на лице.
Мама пыхтела, стягивая сапог.
— При… вет! — выдохнула она. — Уф-ф! Правый готов!
— Давай, помогу.
Я присел на корточки, а мамуля уперлась спиной в стену.
— Осторожней, ногу выдернешь!
— Да как можно… — кряхтел я. — Такую стройную… Такую от ушей… Оп! Левый готов!
— Ой-ё-ё… — потянулась заочница, спортсменка, комсомолка и просто красивая женщина. — Где вы, мои разношенные тапочки, где вы, пушистенькие тапулечки… Ох, как хорошо дома!
— И не говори! — подхватил я, принимая мамин шарф и шапочку. — Кстати, скоро папа придет.
Мама увлеченно цепляла тапки пальцами ног, и сообразила не сразу.
— Как придет?
— Пешком.
Дверь открылась буднично, по-домашнему. Отец переступил порог, словно вернувшись с работы.
— И-и-и! — радостно взвизгнула мама, и ринулась тискать своего «котика», свое «солнышко лучистое», свою «рыбку золотую»…
Глава 9
Понедельник 24 ноября 1975 года, день
Первомайск, улица Дзержинского
Со школы я сразу двинул в бассейн, и где-то с час ожесточенно гонял волну, выжимая из себя все соки и скопившийся негатив. А потом поплелся до дому, чуя тяжесть того самого «осадочка» — сухого остатка тоски, унынья, досады и прочих гадостей жизни.
Открыв дверь своим ключом, я окунулся в заунывный вой пылесоса «Циклон». Мама, затянутая в халат, водила щеткой по ковру и напевала неслышный мотив, изредка встряхивая волосами — модный «сессон» ей очень шел.
Разувшись и повесив куртку в шкаф, я прислонился к косяку, в который раз поражаясь маминым красам. Двое чад не обезобразили родную мою женщину — плоский живот подтянут, и талия на месте, девица позавидует.
Словно почувствовав мой взгляд, мама обернулась, и ногой небрежно вырубила свирестящий агрегат.
— Привет! — помахала она мне рукой, и слегка заломила бровь. — Чего это ты так смотришь?
— Любуюсь, — признался я. — Ох, боярыня красотою лепа, червлёна губами, бровьми союзна…
— Да, красавица я! — с удовольствием созналась мама, вставая в пятую позицию, и продефелировала к розетке. Выдергивая вилку, она повернула ко мне лицо. — А ты, Мишенька, чего такой скучный?
— Разве? — тускло сказал я.
— Ага! — «боярыня» выпрямилась и спросила приятным воркующим голосом: — Шерше ля фам?
— Да какая там ля фам, — вздохнул я. — Инка с мамой в Москву укатила… на съемки, в пятницу еще — и ни ответа, ни привета. Хоть бы предупредила, что уезжает! Я уж не говорю о такой штуке, как телефон…
Мама притиснула меня, погладила по голове.
— Ты совсем уже вырос, Мишенька… — тихий ласковый голос малость унял амурный раздрай, и я закрыл глаза, смиряясь. Прав был старина Аврелий: «Делай, что должен, и будь, что будет». Что тут предложишь мудрее?..
Вечерело. Синяя непроглядность за холодным стеклом темнела, набухая ночным мраком, а замерший свет фонарей или скользящие лучи фар лишь оттеняли тугую черноту.
Люстру в зале погасили, лишь бубнящий телевизор бросал отблески на стену и потолок. Из кухни дотекало журчанье и плеск воды, бряканье тарелок и тихий говор — дочки-матери обсуждали будущее житие.
Это папа своим неурочным звонком взбаламутил сонное оцепенение сумерек — мама утащила телефон на кухню и долго висела на проводе. А теперь отматывает разговор обратно и смакует детали…
Дребезжащая телефонная трель зависла в воздухе тающей надеждой. Сорвавшись с места, я проскочил зал на цыпочках. На кухне притихли.
— Да? — обессиленно выдохнул я, удерживая рвавшееся изнутри ликование, сродное радостному повизгиванию щена.
— Привет, — сказала трубка голосом Ларисы, и все во мне разом осело, как опавшее тесто у нерадивой хозяйки. — Не ту услыхал, да?
— Ну, почему же, — улыбнулся я через силу, — у тебя тоже нежный и приятный голос.
Гибкий провод донес смешок.
— Спасибо! Ты извини Инку, она вся на нерве была. Глаза по пять копеек, и трясется вся, как панночка из «Вия»! Мама только что позвонила, а я — тебе. У них там все хорошо — устроились в гостинице на «Мосфильме», сегодня съемки… Мама отпуск взяла, через недельку я ее сменю, будем по очереди за Инкой присматривать! — Лариса коротко просмеялась, и сказала ласково: — Ты не переживай, ладно?
— Ладно, уж как-нибудь, — усмехнулся я. — Звони.
— Ага! Пока-пока!
— Пока… — положив трубку, проворчал: — Все-то вам интересно…
— А як же! — дуэтом ответили дочки-матери, выглядывая из кухни.
Вздохнув, я пошаркал обратно, наивно полагая, что запас событий на вечер исчерпан до донца. Ошибся, однако.
Робкий стук в дверь развернул меня кругом.
— Я открою! — торопливо зашлепала тапками Настя. Клацнул замок. — Рита? Ой… Что-то случилось?
Я не узнал Сулиму — девушка стояла поникшая, опустив плечи и ссутулившись, как будто портфель, что она держала обеими руками, оттягивал неподъемным весом. Вскинув голову, Рита увидела меня, и из ее глаз тут же потекли слезы. Она уронила портфель, перешагнула через него, и заревела, цепляясь за мои руки, за плечи, за шею. Ошеломленный, я гладил ее узкую спину, чувствуя, как изо всех темных углов слетаются новые страхи.
Скосив глаза, увидал встревоженную маму и легонько качнул головой: молчите, мол, пусть человек выплачется… Даже не подозревая о причине рыданий, я склонил голову, вдыхая запах Ритиных волос, и прошептал извечное:
— Всё будет хорошо…
Всхлипнув, девушка отняла зареванное лицо от мокнущей футболки, и слова потекли из нее, как слезы:
— Я пришла, а дверь открыта, и мама орет, как ненормальная… Ругается, кидает в папу что попало, а тот сидит на табуретке и вздрагивает только… Голову вжимает в плечи, жмурится, и молчит, глаза в пол… Папу… Его арестовать пришли…
— За что? — охнула мама.
— За хищения какие-то… — тоскливо пробормотала Рита, и возвысила голос: — А мой папа не вор! Он никогда чужого не брал, и другим не давал! А маме все равно! Кричит: «Опять меня хочешь нищей сделать?! Все люди, как люди, один ты у нас честный! Тебе предлагали, почему не взял?!» И как запустит в него блюдом… Расписное такое, подарок из Ташкента, ляган называется. Папа едва успел голову отвернуть, и ляган прямо в аквариум… Вода как хлынет, рыбки на ковре трепыхаются, а мама прямо по вуалехвостам бегает, топчет их каблуками… Деньги из комода — в сумку, кольца всякие с сережками — в сумку… Я не выдержала, и убежала.
