– Ну, вот и хорошо, – сказала Мирослава, почесав кота за ухом и погладив его по голове.
Морис из дома не показывался… По запаху, долетавшему из окна кухни, Волгина догадалась, что Миндаугас готовит ужин и, скорее всего, скоро придет Шура. Искупавшись, она с распущенными влажными волосами зашла на кухню и села на диван.
– Хочешь, я помогу тебе? – спросила она.
– Нет, не хочу, – ответил он.
– Почему? – улыбнулась она.
– Потому что, во-первых, вы спросили из вежливости.
– Другими словами, для проформы?
– Можно сказать и так, – бросил он на неё насмешливый взгляд.
– А во-вторых?
– А во-вторых, как говорят в России, обойдёмся без лысых! – отрезал он.
– Но я же не лысая! – захохотала Мирослава.
– Так это в переносном смысле, – невозмутимо ответил Морис.
– А в прямом? – продолжала она доставать его.
– А в прямом, вы прекрасно знаете, что я люблю делать всё сам и не выношу, когда кто-то суёт свой нос в кастрюлю, когда я готовлю.
– Сдаюсь, – сказала она и, подхватив сидевшего у её ног Дона, чмокнула его в нос.
Кот тихо мяукнул и прижался к её щеке.
– Вы что-то узнали важное? – осторожно спросил Морис.
Она кивнула.
– Да, но, если не возражаешь, расскажу, когда приедет Шура.
– Не возражаю. Он обещал прибыть примерно в двадцать минут восьмого. Если не перезвонил, значит, ничего не изменилось и он вот-вот будет.
Морис открыл духовку и заботливо полил жарящуюся курицу смесью выделившегося из неё сока и масла. Дон понюхал воздух и жалобно мяукнул.
– Уже скоро будет готова, – ответил на кошачий мяв Миндаугас. Незаметно для себя он перенял от Мирославы её привычку разговаривать с Доном.
Наполеонов приехал даже раньше, чем обещал. Встречать его пошли Мирослава и Дон. Выглядел он неважно.
– Устал? – спросила Мирослава друга.
– Не говори, замотался. Мне бы в душ.
– Иди, и ужинать будем.
– Я вижу, ты сама не так давно заявилась, – сказал Шура, взглянув на её ещё влажные волосы.
– Ага. Прямо из аэропорта поехала к Разумовскому, пообедала с его секретаршей, потом заскочила к Дороховым, посидели с девчонками.
– С какими девчонками? – удивился Шура. – Там вроде одна была.
– А Тасю ты в расчёт не берёшь? – усмехнулась Мирослава.
– Тасю? – округлил он глаза. – Какую ещё Тасю?
– Колли!
– Так она собака!
– Всё равно она не мальчик, а девочка, – рассмеялась Мирослава.
Шура закатил глаза и поспешил в душ. Ему хотелось поскорее смыть с себя накопившуюся за день усталость и сесть за стол. Запахи, долетавшие из кухни, вызывали голодные спазмы в его желудке.
Наконец его мечта осуществилась, и, насытившись, он загорелся желанием узнать обо всём, что удалось выяснить детективам. Мирослава рассказала о своей беседе с Разумовским и доверительном разговоре с его секретаршей Раисой Володарской.
– Римашевская, – подвела она итог, – узнает от Разумовского о намечающейся свадьбе Геликанова и Арефьевой. После чего она подкатывает к его секретарше, выясняет с её помощью адрес Четверткова и соблазняет его. Не знаю почему, но он попадает в расставленные ею сети. Время и место проведения мальчишника Геликанова ей известно от той же парочки, не умеющей держать язык за зубами. Она приглашает Четверткова к Геликанову и там убивает его.
– Но когда она могла подменить ключи? – не удержался Наполеонов.
– Я думаю, что Римашевская подменила их ещё в ту пору, когда была девушкой Геликанова.
– Ты хочешь сказать, что она уже тогда планировала всё это?!
– Нет, конечно. Просто, как ты помнишь, Геликанов своих ключей не давал никому. Арефьева это воспринимала спокойно. Римашевская – совсем другое дело. Она была возмущена тем, что мужчина спит с ней и в то же время как бы ей не доверяет. При её гордыне и в то же время неуверенности в себе поведение Прокофия кажется оскорбительным, и она решает во что бы то ни стало заполучить ключи от его квартиры. И каким-то образом умудряется осуществить своё желание. Потом они расстаются. Девушка, несомненно, обижена, но ни о какой мести в то время она не помышляет. Однако ключи Геликанова по какой-то известной только ей причине не выбрасывает.
– Хорошо, допустим, всё так и было, – соглашается Наполеонов, – но как ей удалось так подгадать время убийства Четверткова, что подозрение пало на Геликанова?
– Не знаю, – вздохнула Мирослава.
И тут же добавила:
– Пока не знаю, но буду думать.
– Думай, – согласился Шура.
– А ты тоже, друг ситный, не расслабляйся, – тихонько толкнула она его локтем в бок.
– Отдохнуть нельзя, – проворчал Шура.
Волгина не обратила на его ворчание ни малейшего внимания.
– Ищи Римашевскую.
– Ищем.
– И было бы очень хорошо найти свидетелей, видевших Римашевскую хоть один раз вместе с Четвертковым.
– Было бы хорошо, – согласился Шура.
– Я не понимаю, зачем она хотела отравить Арефьеву, – проговорил Морис.
– Думаю, со зла, – отозвалась Мирослава. – К этому времени она уже, вероятно, совсем съехала с катушек и готова была на всё, чтобы заставить Геликанова страдать.
– И ещё мне непонятно, – проговорил Миндаугас, – почему она решила мстить именно Геликанову? Ведь после него у неё были и другие парни, которые с ней расстались.
– Она взъелась именно на Прокофия потому, что он был у неё первым. Так я думаю, – проговорил Шура.
– Пожалуй, – согласилась Мирослава. – Но вы, мальчики, забываете, что Римашевская пыталась мстить Епифанову. Но Анатолий Сергеевич оказался ей не по зубам. И её месть ударила бумерангом по ней самой и её ни в чём не повинной сестре.
– Да, Епифанов тот ещё фрукт, – проговорил Шура, – сёстры ещё легко отделались.
– И тогда она решила выместить свою злость на Геликанове. Думаю, что эта идея пришла ей в голову после того, как она волей случая узнала, что Прокофий скоро женится. Римашевская не могла простить этого ни ему самому, ни своей счастливой сопернице.
– Зараза, – сказал Шура.
– Ещё какая, – согласилась Волгина, – к тому ж Римашевская была уверена, что никто не свяжет её с Геликановым, ведь после их расставания минул не один год и Прокофий успел поменять насколько подружек.
– Где она может скрываться, ума не приложу, – вздохнул Шура, – уже на каждом столбе её фотографии развешаны.
