– Ну да. В любом случае я ее немного повредила.
– Вандал! Сидела себе мушка десятилетиями, никого не трогала…
В гаражах тренькала гитара. На плитах подростки пили пиво. Женщина выбивала ковер, и пыль улетала в поле. Высотки Барби чинно сгрудились, закрыли свою сердцевину от степных ветров.
– Мой дом такой старый?
– Конец девятнадцатого века. Дед был в восторге, когда удалось ухватить в нем квартиру. Он сходит с ума по разным древностям.
Из окон бубнил телевизор, доносились песни и смех. Ребята, ведомые Кортни, прошли между зданиями. Дворы микрорайона Речной были опрятными, чистыми. Цветники, беседки, свежевыкрашенная голубятня. На лавочках старухи обмахивались листьями каштана. Мужики забивали козла, стучали по столику костяшками домино. Переругивались женщины.
– Вон мой подъезд.
– Здесь классно, – сказала Саша. И подумала: ну почему нельзя было поселиться на сто метров ближе?
– Итак, – тоном лектора произнес Рома, – ваш дом изначально строился как многоквартирный. Под ключ – это называлось «доходные дома».
– Почему на отшибе?
– Не забывай, что тут были деревни. Минеральный источник и яхт-клуб. Дачи вдоль берега… пацаны до сих пор ходят с металлоискателями, ищут фундаменты, подвалы. Начало города.
– Водопой, – кивнула Саша.
– В яблочко.
Кортни облаяла пекинеса и требовала поощрения. Саша потеребила ее за ухом.
– И все же: многоквартирный дом среди деревень.
– Причуда владельца. Он был промышленником, кажется. Лучше у дедушки уточнить.
Асфальт умыли из шланга, и пахло, как после дождя, озоном. В кольце высоток приютился детский садик. Шуршали кроны вязов и тополей.
С Ромой было комфортно, он оказался отличным собеседником. Умел и выслушать, и увлечь историями. Саша воочию представила друзей, которых он описывал: весельчака Серегу, тугодума Мишку.
Они обогнули Речной по кругу и вышли мимо котельной
(раз, два, три, Фредди в гости жди)
наружу.
Побрели по аллее. Кортни писала на подорожник и облаивала воробьев. Рома убрал с тротуара жука-рогача, депортировал в траву, чтобы не раздавили прохожие. В книге плюсиков появился жирный плюсик.
– Район планировали расширять, но грянул кризис. Комбинат едва не обанкротился…
Из-за деревьев выплыла серая коробка станции. От пустой платформы отходила электричка болотного цвета.
«Отсюда мне предстоит ежедневно мотаться в вуз».
– Ты привыкнешь, – Рома будто прочел ее мысли, – к тому же в дороге можно полистать конспекты. Я так к сессии готовился.
Он помог ей пересечь полотно, взобраться на пригорок. Вдали, за равниной, серебрилась река. Справа виднелся комбинат, южнее – город, оплетенный рельсами и объездной трассой. Над лугом порхали яркие бабочки.
Мчала последняя электричка.
– Речной? – пробурчала Саша. – Скорее Полевой.
Кортни увлеклась собственным хвостом, закрутилась юлой.
– Не самая умная псина, – смутился Рома.
– Перестань ее оскорблять! – возмутилась Саша. – Сам ты неумный.
Они сели на нагретый солнцем камень.
– В реке купаются?
– А как же! И пляж неплохой.
Саша нащупала сигареты, щелкнула зажигалкой.
– Ты давно куришь?
– Не одобряешь курящих девушек?
– Просто тебе не идет.
Прозвучи это замечание из других уст, оно бы вызвало раздражение. Ее страшно бесила критика со стороны малознакомых людей. Но улыбка Ромы вызвала обратную реакцию: желание быть откровенной.
– Да я балуюсь. Захочу – брошу. Осенью умер близкий мне человек, и я закурила.
Рома положил руки себе на бедра, потом убрал за спину. Спросил:
– Твой парень?
– Что? – Она хохотнула невесело. – Нет. Мамин…
(сожитель)
– …муж.
Рома смотрел на нее выжидающе, и она продолжила:
– Родители развелись, когда мне было десять. Мы перебрались в село, там у мамы был домик. Она в город на работу ездила, она медсестра. Познакомилась с пациентом. Он ее на свидание пригласил. Влюбились… Мне двенадцать исполнилось, мама хибару нашу продала, и мы переехали к дяде Альберту.
– Он был хорошим?
– Лучшим. Как настоящий папа, хотя мой папа… ну, тоже нормальный.
Пепел упал на джинсы, Саша раздавила окурок о камень.
– Дядя Альберт был идеальным. Умный, добрый, смелый. Он пожары в Чернобыле тушил, возле реактора.
– Он из-за Чернобыля, да? Из-за радиации?
– Ага. Рак щитовидки. Он быстро… угас.
– Соболезную. – Рома провел пальцами по воздуху, словно погладил Сашу на расстоянии.
– Мы вчетвером жили. Я, мама, дядя Альберт и его мама, бабушка Зоя. У нее было слабое здоровье, мама за ней присматривала. Уколы, компрессы. Она пережила Альберта на девять дней. Умерла и не успела оформить наследство.
– Зачем наследство? – удивился Рома. – Пять лет жили вместе, квартира вам перейти должна.
– Закон иного мнения. Появились родственнички. Племянница бабушки Зои. Гильдерева Валерия Вячеславовна. А с ней муж, уроженец Палестины, и двое детей.
– И что, – сердито спросил Рома, – отдать жилплощадь какой-то племяннице?
«Она хотя бы племянница, – тихо сказала Шура, – а мы кто?»
– Адвокат подчеркивал, что мама ухаживала за бабушкой Зоей, а Гильдеревым было на тетушку наплевать. Дядя Альберт кузину раза два упомянул мельком. Но она та еще актриса. На заседаниях рыдала, справками сыпала. Муженек ее нанял пронырливых юристов.
– И чем закончилось?
– У дяди Альберта было большое хозяйство, сараи, двор, флигель. Практически центр города. Нам причиталась треть от стоимости всего. Но и за эти деньги мы не могли взять однокомнатную в том же районе. С весны мы жили то у друзей семьи, то в общежитии. А в мае агент по продаже недвижимости предложил этот вариант.
– Суки, – проговорил Рома, – как таких существ земля носит?
– Была бы у меня кукла вуду… – Васильковые глаза Саши потемнели.
– А что за «мазда» припаркована в вашем дворе?
– Папина. Он нам с ремонтом помогает. У него семья, ребенок. Кристина, сестричка моя.
– И что, его жена отпускает? Не ревнует?
– Как видишь.
– Святая женщина.
Они сидели на валуне, болтая. Сгущались сумерки, зажигались огни высоток. Комар ужалил в шею.
