– У тебя выйдет не фэнтези, а хоррор, – сказал Рома.
– Или черная комедия про приключения трупа, – усмехнулся его дедушка, – как «Уикенд у Берни» или «Никаких проблем» с Миу-Миу.
Молодежь не видела таких фильмов.
– И что произошло потом? – Саша не отрывала глаз от Георгия Анатольевича.
– Церковь составляла поучения о вреде культа. В десятом веке… и в шестнадцатом.
– В шестнадцатом? – поразился Рома.
– Да. Максим Грек писал о заложных, а до него – епископ Владимирский Серапион. Но язычество было неистребимо. Ну, вы в курсе: пасхальные куличи, масленичные гулянья, Ивана Купала – все оттуда, из дохристианских веков. Иерархи устали бороться с ересью и согласились на компромисс. Если люди отказываются хоронить некоторых соседей, нужно ограничить территорию, где они будут лежать. Так появились гноища.
Слово Саше не понравилось. Совершенно.
– Звучит как ругательство, – сказала она.
– Гноища, или буйвища, или скудельницы. Их придумал в тринадцатом веке Новгородский епископ Спиридон. Это погреба для заложных. По типу братских могил: их сваливали туда кучей, без гробов, без благословения, замотанных в рогожу. А над ямником мастерили сарайчик, «убогий дом». И получалось, с одной стороны, мать сыра земля не гневается, ведь заложных не зарыли в нее, а с другой – трупы как-никак изолированы.
– Выходит, – сказал Рома, – православная церковь узаконила языческий культ?
– Да. Пошла навстречу народу. То, что Максим Грек клеймил позором, стало легальным.
– И много было… – Она не захотела произносить «гноище». – Скудельниц?
– Очень. И в селах, и в городах. Но церковь пошла дальше. На Семик – то есть на седьмой четверг после Пасхи – устраивались тризны. Процессии верующих двигались от города к «убогим домам». Во главе шагали священники, а в Москве – аж патриарх. Москвичи зачастую бросали в гноище не столько преступников, сколько умерших от тифа и холеры, моровых поветрий. И сараи возводили из камня. Такие скудельницы были стационарными. Совершалась панихида. Трупы укрывали саваном, как бы прощая их грехи. Семик – это поздняя весна, и нет угроз заморозков или неурожая. Заложных отпевали скопом и закапывали – было можно.
– Когда же это прекратилось? – спросил Рома.
– Царица Анна Иоанновна издала указ, запрещающий гноища, но его не привели в исполнение. В тысяча семьсот семьдесят первом Екатерина II обустроила кладбища для жертв московской чумы, а «убогие дома» снесла.
– Ну и ну, – сказал Рома. – Они отказывались хоронить мертвецов до конца восемнадцатого века?
– Не совсем, – мягко ответил Георгий Анатольевич. – Трупы выкапывали и в веке девятнадцатом. Выкапывали, чтобы бросить за кладбищем. Но в девятнадцатом упертых культистов уже отправляли в тюрьмы. И то, с чего я начал. Шестин. Здесь судили мельника, который украл из могилы скелет. На суде он сказал, что покойник был заложным, и по его вине обмельчала Змийка. – Историк выдержал театральную паузу. – Это случилось в тысяча девятьсот пятнадцатом году.
Саша прополоскала рот остывшим чаем, смыла горечь.
– В Шестине были «убогие дома»?
– Кто знает? Вполне допускаю. Но точных сведений нет.
– Я что-то такое слышала, – Саша замялась, – про традицию просить о чем-то у заложных.
Рома взглянул на нее удивленно.
– Так и есть. Я говорил, трупы, по убеждению предков, соединяли мир живых с миром загробным. Такой себе мостик. Через умерших передавали привет родне. А у заложных просили о разном, хотя это считалось ведовством. Разговором с бесами. Рядовые грешники горят в аду. Смола, котлы, весь спектр услуг. Но те, кто выслужился перед дьяволом на земле, самые гнусные, они якобы имеют особые привилегии. Некую власть. Возьмите пословицу «на обиженных воду возят». Обида, гордыня – грехи, и за них расплачиваются вечностью в пекле. Где души возят бочки с водой, как ломовые лошади.
– Как лошади, – эхом отозвалась Саша.
– А привилегированные мерзавцы – те, к кому как раз и обращались с просьбами колдуны, – они и в аду неплохо устраивались. Служили погонщиками. Я видел икону шестнадцатого века в одном шестинском монастыре. Души-водовозы тащат бочонки с кипятком, а ими погоняет…
«Кучер», – подумала Саша, и основание шеи лизнул холодный воздух.
– Заложный наездник, – сказал историк.
23
Версии
Ветер, треплющий зеленые волосы могил, утих, и поник флаг на заправке у микрорайона. Замерла осока. Вечер принес духоту, как в преддверии ливня, но небо было безоблачным и звездным. Снова ошиблись синоптики, неделю пророчившие грозу.
Над Водопоем, из которого когда-то вырос город Шестин, светила прибывающая луна. В одноименном кафе посетители отмечали долгожданную пятницу. Семейная пара, уминающая картошку фри. Шумная компания, запивающая водку пивом. И Саша с Ромой.
– Привет, мальчики и девочки! – сказала Инна, протирая столик. – Как настроение?
– Хорошее, – ответила Саша и спросила себя, снились ли официантке странные сны в их странном доме? А тете Свете? А детишкам? Мама уверяла, что вообще не видит здесь снов. Вот кому переезд пошел лишь на пользу. Мама за две недели помолодела, щеки румянились, она больше внимания уделяла внешности. Ходила, напевая под нос, все реже вспоминала дядю Альберта.
– Мороженое? Сок? Колу?
– Кофе, – попросила Саша. – Покрепче.
– А мне бокал нефильтрованного.
Инна упорхнула. Хмельные мужики провожали ее похотливыми взглядами. Джинсы соблазнительно обтянули пышные ягодицы. И Рома невзначай посмотрел вслед.
– Глаза сломаешь.
– Да я орешков заказать хотел.
– Ага, неплохой у нее орешек.
Саша оперлась на локти, жестом велела Роме молчать.
– Я размышляла о том, что сказал твой дедушка. Сопоставила с этими снами. Или видениями. С историей дома. Каждая деталь взаимосвязана. Каждая!
– Языческий культ и твои сны?
– Наши сны. Давай предположим – только предположим, что дом построен на могильнике. На гноище.
– Какое мерзкое слово.
– Разве такая редкость – дома на бывших кладбищах?
– Совсем не редкость, – признал Рома, – весь район шерстопрядильной фабрики – кладбище позапрошлого века, которое укатали в асфальт. А там, где сейчас «Ашан», маленькое кладбище было еще в нулевых. Дед даже участвовал в эксгумации могил.
– Но у нас – не кладбище. У нас склад непогребенных мертвецов. И это мне снилось: кости, которые выталкивает земля. Скулящие скелеты во дворе.
– Ваше пиво. – Инна поставила на подстаканник бокал. Золотистый напиток венчала шапка пены. – И лекарство от сна.
