На обочине была припаркована грязная «нива».
– Юрий, – представился мужчина, заводя мотор. – А мама моя – Мария.
– Верует?
– Верует, отче. Всегда иконы в доме были.
«Нива» мчалась по трассе. Параллельно ей в синем небе пикировал кукурузник, но без транспарантов.
– Как узнали про меня?
– Так мы вас который год ждем в Водопое! Как не узнать.
Отец Владимир кивнул.
Автомобиль проехал по мосту над неглубокой речушкой. Свернул на тропинку. Справа сгрудились бараки рабочих. «Нива» проигнорировала их, понеслась в степь. Кусты задевали ветками бока, щебень стрелял из-под колес.
Батюшка нахмурил брови, увидев в лобовом стекле пункт назначения.
Трехэтажный дом, стоящий посреди луга.
Он выбрался из салона за Юрием. Взор скользнул по красно-бурому, как запекшаяся кровь, фасаду, по ризалиту с порталом, по высоким окнам. Орнамент из ягод и фруктов показался ему безвкусным и излишним, и само здание, его дымоходы, его круглая линза под скатом крыши – совсем не понравились священнику.
Как-то в Красноярске он посетил божницу и видел старинную икону Богоматери, которой краской замалевали лицо. Пятно чернело на фоне богатого убранства одежд Девы, лазури и яхонта. Дом вызвал у него ассоциации с кляксой, грубым мазком, калечащим картину.
Еще он подумал о проказе.
«Приветствую!» – говорила надпись на латыни.
Батюшка пошел, косясь в полумрак. Ему приходилось бывать в нехороших местах. На лесных тропах, где не щебетали птицы. В покинутых скитах, от которых волосы вставали дыбом. Однажды он посетил странную сибирскую деревню, пробегом, околицей. Он предпочел бы ночевать в медвежьей берлоге, чем встретить закат средь ее асимметричных срубов.
И в красно-буром доме он не желал бы задерживаться сверх надобности. Гнетущая атмосфера властвовала здесь.
– Ваша мама в сознании?
– Да, но бредит. Постоянно говорит про сестру покойную, Нюру. Они ненавидели друг друга. Сюда. – Юрий повел по длинному тамбуру, по скрипящим половицам коридора.
– Осторожно, порог…
На постели лежала крошечная старушка. Не надо было быть доктором, чтобы определить: до утра она не дотянет. Водянистые глаза смотрели из-под морщинистых век. Впалый рот шевелился, хрупкие ручки ползали вяло по пледу.
Отец Владимир перекрестился.
– Здравствуй, Мария.
– Митенька, – сказала старушка, – где ж ты пропадал?
Он преклонил колени. Нужно было успеть. Прочел сокращенную утреню, псалмы.
– Митенька, – произнесла старушка. – Проверь, голубчик, Нюра перевернулась в гробу?
– Не перевернулась, матушка.
– А я просила, чтоб перевернулась.
Над ухом жужжала муха. Отец Владимир ненавидел мух.
– Господи, услыши молитву мою, внуши моление мое во истине Твоей, услыши мя в правде Твоей.
Артритные лапки замерли на покрывале. Глаза под белесым пушком ресниц сфокусировались.
– И не вниди в суд с рабой Твоей Марией, яко не оправдится пред Тобою всяк живый.
– Батюшка, – сказала женщина, – у стены, где картинка, страшилище стоит.
– Нет там никого, Мария.
– Есть! – тоном напуганного ребенка сказала она.
– А ты шепни ему: чур, и он сгинет.
– Как бы не так…
Отец Владимир запел покаянный канон. Старушка больше не перебивала, лежала смирно и смотрела за его плечо. Завершая таинство, иеромонах склонился над больной, в очередной раз помазал елеем чело, ноздри, уста. Взор задержался на окне. В нем отражалась комната, священник в своей рясе и клобуке и тень позади: высокая, тонкая. Молитва оборвалась на полуслове. Он оглянулся, убеждаясь, что зрение обмануло.
«Устал, – подумал священник, – спал два часа».
Он повернулся к постели. Мария умерла.
Безумне, окаянне человече, в лености время губиши; помысли житие твое и обратися ко Господу Богу…
Отец Владимир шагал по отстроенному храму, вдыхая запах ладана и сосновой смолы. Годы понадобились, чтобы восстановить церковь, зато результат превзошел все надежды. Сверкающей позолотой высилась в небо стройная деревянная красавица, мелодично звенели ее колокола, собирая люд. В киотах приютились спасенные от забвения иконы, туристический автобус привозил к церкви зевак.
Священнику исполнилось шестьдесят. Поседела его борода, поредели космы. Но взгляд не потерял цепкости, баритон – уверенности и мощи. Он отслужил утреню и намеревался трапезничать в келье. У отца Владимира был просторный дом, но питаться он предпочитал наверху, любуясь из бойницы колокольней.
– Батюшка, – окликнул алтарник, – вас спрашивают.
«Поесть не дадут», – насупился отец Владимир.
У солеи переминалась с ноги на ногу девушка в длинном платье и косынке. Опытный священник определил, что в церкви она не частая гостья. Девушка явно испытывала неловкость и сомнения.
– Про цену не заикайся, – наущала ее алтарница, – сколько не жалко заплати.
– Вы ко мне?
У девушки было прехорошенькое личико и необыкновенные васильковые глаза. Из-под косынки выбились короткие каштановые кудри. Виднелся рисунок на изнанке платка: логотип группы «Нирвана». Отец Владимир улыбнулся в усы.
– Слушаю вас.
– Святой отец, – начала девушка, – меня Сашей зовут. Я хотела вас попросить…
– Смелее.
– Возможно ли освятить дом?
– Нет ничего невозможного.
– Не совсем дом. Подвал многоквартирного здания.
– Подвал? – озадачился отец Владимир. Подвалы он еще не крестил. Что-то во взгляде Саши насторожило его. Чтобы современная девушка сама пришла просить о требе?
– В этом доме… случалось всякое. Самоубийства. И жильцы пропадали без вести. Под подвалом есть комната. Я знаю, что в ней в конце девятнадцатого века медиумы проводили ритуалы.
– Любопытно, – священник огладил бороду. – Я могу приехать завтра.
Лицо Саши просветлело.
«Напугана ты, бедняжка», – подумал отец Владимир.
– Чистую скатерть приготовьте и маленький столик. Хотя стул тоже подойдет. На улице лавка стоит. Купите наклейки с крестами и елей. Адрес у вас какой?
– Первомайская, один. Это от Речного…
– Я по навигатору отыщу.
Она продиктовала номер телефона, и он вбил его в свой мобильник.
– Святой отец…
– Отец Владимир.
– Отец Владимир, – она густо покраснела, – а вы так приедете?
