Клюка обрушилась, прорезиненный конец угодил в рот. Губы обагрила кровь. Чудовище зарычало, довольное, надавило. Другие хихикали и ластились к коляске, облизывали лицо и волосы старика, заползали шершавыми отростками в ушные раковины. По кафелю ползали гротескные тени. Трость, как зонд, уходила в глотку, глубже и глубже. Травмируя слизистую. Вызывая чудовищную боль. Георгий Анатольевич булькал и трясся на своем троне. Шпагоглотатель. Сам почти мертвец. Но смерть никак не наступала. Клюка разорвала желудок, кишечник. Кровавый маринад выплескивался, тек по подбородку, а убийцы лакали его и урчали. Что-то треснуло, чрево порвалось. Историк обмяк. Лицо задрано, и рукоять торчит над вывихнутой набок челюстью, как деревянное жало.
В углу задвигалось, пять голов повернулись туда.
– Идите за девочкой, – сказал повелительно женский голос.
30
Буря
Все происходило, как в бреду, как в фильме ужасов. За лиловой дымкой, застилающей глаза. Уши закупорили пробки – откуда-то издалека кричал папа. Молнии полыхали, расцвечивая подъезд. Саше казалось, что она – марионетка на нитях кукловода, перемещается со ступеньки на ступеньку по чужой прихоти. В сиквелах «Кошмара на улице Вязов» была ведь такая сцена?
И вдруг слух прорезался, схлынула мгла, мир приобрел прежнюю четкость, наполнился звуками: шумом дождя, гомоном, биением сердца. Она обнаружила себя во дворе, под проливным дождем. Папа, поскальзываясь и отплевываясь, вел к автомобилю Гильдереву. Свалившаяся на них с неба, она беспомощно висела на папином локте. Босые ступни волочились по грязи.
Где она была? Откуда эти раны и укусы?
Саша повернулась к болоту, покачивающемуся на ветру камышу. Гром лупил в барабан. Земля сотрясалась. Высотки Речного исчезли за пеленой ливня. Вселенная уменьшилась, в ней остался доходный дом и горстка напуганных людей.
В портале стояла протрезвевшая тетя Света. Мама, быстро сориентировавшись, побежала за аптечкой.
Папа откинул спинки кресел и осторожно уложил ослепшую женщину в салон. Она была послушна, как зомби. Лишь бессмысленно причитала и норовила потрогать свое лицо, но папа убирал ее руки. Под ногти Гильдеревой вонзилась зеленая кора.
Папа был прав. Пока скорая помощь доедет к ним сквозь ураган, женщина отдаст концы. Как глубоко сидят стебли в ее глазницах? Касаются ли они агонизирующего мозга?
Саша вздрогнула. Мама не разрешила вынимать рогоз. Словно кто-то из них собирался копаться в черепе Гильдеревой.
Папин пиджак пропитался кровью. По волосам струилась вода. Саша не видела его таким: бледным, загнанным, сбитым с толку.
– Это она? – спросил он у дочери. – Это родственница Альберта?
Из салона донеслось мычание. Ничто в искалеченной бродяжке не напоминало высокомерную Валерию Гильдереву, поклонницу брючных костюмов. Но это, несомненно, была она.
– Да, – подтвердила Саша.
– Она знает ваш адрес?
– Нет.
Папа открыл и закрыл рот. И снова открыл.
– Какого черта? – поинтересовался он.
Из подъезда выбежала мама.
– Она умрет? – спросила Саша.
– Надеюсь, нет.
«Действительно надеется? – проговорила Александра Вадимовна. – Желает ей добра? Или увечий вполне достаточно для сатисфакции?»
– У тебя есть телефон ее мужа? – спросил папа.
– Откуда? – удивилась мама.
Молния прорезала темноту. От удара грома задребезжали стекла.
– Сколько ехать до больницы, Вадик?
– По такой погоде? Сорок минут – минимум.
– Я поеду с тобой. – Мама сдвинула ноги Гильдеревой и залезла в машину.
Папа нерешительно молчал.
«Что, если тот, кто изуродовал женщину, еще в доме?» – вот о чем он думал.
– Света, – крикнула мама, – ты побудешь с Санькой?
– Конечно! – Соседка обняла Сашу за холодные плечи. – Мы будем в порядке, да?
– Да, – сказала Саша. – Езжайте.
Папа стукнул кулаком по крыше «мазды».
– Запритесь, – велел он.
За стеклом мама протирала ваткой раны своего заклятого врага. Баюкала истерзанные руки.
Мотор заревел, автомобиль брызнул черной жижей из-под колес.
– Пойдем, милая, – сказала тетя Света.
Саша подумала, что Гильдереву ждут муж и двое детей. Что ей больно сейчас – адски больно. Что зрение она уже не вернет.
«Ведь именно такое я и хотела с ней сотворить, – цепенея, поняла Саша, – вырвать зенки пучеглазой ведьмы».
В квартире она упала на диван и схватилась за голову. Тетя Света мерила гостиную нервными шагами.
– Наверное, сука заслуживала страданий. Но не таких же.
Соседка была в курсе семейной драмы Алексиных.
– Думаешь, она сама это сделала?
– Сама? – Саша уставилась на тетю Свету.
– Из-за чувства вины. Она спятила. Избила себя и… – Мамина подруга осеклась. Вспомнила рогоз в кровоточащих дырах. – Шиза какая-то. Но тогда ее наказали. За вас.
«Горячо, – устало подумала Саша. – Наказали и принесли под порог, словно кошка – пойманную крысу».
От посетившей мысли бросило в пот. Полиция может обвинить родителей. Преступный сговор. Самосуд. Наняли бандитов, чтобы те выкрали Гильдереву…
«Не сходится, – одернула себя Саша. – Никто не станет похищать своего недруга и оставлять его под собственной дверью».
– Переоденься, – сказала тетя Света, – замерзнешь, милая.
На негнущихся ногах Саша пошла в спальню. Сняла мокрый сарафан и бюстгальтер. Руки ходили ходуном. Она посмотрела на свое отражение в окне. Хрупкая беззащитная девочка. Вчерашняя школьница против таящихся во тьме демонов. Никакая не Баффи.
Она надела джинсы и майку. Села на край кровати. Тетя Света включила телевизор. Транслировали вечернее ток-шоу. Кто-то кому-то изменил.
«Никакие не демоны, – сказала себе Саша, – мертвецы не причиняют живым вреда. Даже если их сотни в норе под домом. Ее искалечил психопат. Это долбаное совпадение».
Она набрала номер Ромы и минуту внимала гудкам. Молния разрисовывала небо, озаряла каждый сантиметр комнаты. Бурчал гром, словно рассерженный великан. Скрежетала карнизная жесть. Дождь дергал водостоки, проверяя их крепления.
Сверчок потерся о голень. Саша улыбнулась, посадила его на колени. Расчесала шерстку. Котенок смотрел снизу зелеными глазками.
– Где ж ты, Ромка…
Настольные часы отмеряли время. Десять пятьдесят. Одиннадцать. Одиннадцать десять.
Телефон завибрировал.
– Да! – воскликнула Саша.
