Мама порылась в мешках, притащила чайник, пачку с индийским слоном и упаковку крекеров. Забулькал кран. Газовая горелка чихнула пламенем.
– Не найду чашек. Из пластика попьем. – Мама хрустнула одноразовыми стаканчиками.
За распахнутым окном чирикали воробьи. Шла волнами почерневшая от гари марля, она маскировала вентиляционную дыру.
«В чем подвох? – спросила подозрительная Шура. – Тектонический разлом под зданием? Наркопритон в подвале?»
– Как обустроимся, Ксению на новоселье пригласим.
Голос мамы дрогнул.
– Ма, ты чего плачешь?
– Ничего, солнышко.
– Ты… по Альберту плачешь?
Мама улыбнулась сквозь слезы, всплеснула руками.
– Прости меня, девочка моя. Прости меня, пожалуйста.
– Ну ты чего? – Она погладила маму по щеке. – Гляди, домище какой. Я такой в детстве воображала. Старый, большой, с привидениями.
– Сама ты привидение, – засмеялась мама.
Чайник вскипел, плюхнулись в стаканы пакетики.
«Шикарная квартира!» – написала Саша сообщение. И прибавила кучку смайликов, влюбленных и изумленных.
4
Сосед
– Все! – воскликнула мама. – Все, нет сил!
Саша выглянула из спальни, оценила мамины старания. Вещи были рассортированы, одежда и постельное белье убраны в шкаф, косметика, фотоальбомы, лекарства, прочие мелочи расфасованы по ящикам. Посуда отправилась на кухню, туалетные принадлежности – в ванную.
– Похоже на дом, – сказала Саша.
Она тоже разобрала свой скарб, разложила по полочкам тряпье, джинсы и платьица, которым не хватило вешалок. Вымела пыль. Освобожденный от мешков пол натерла полиролем.
Внутри оконной рамы скопились дохлые мухи, она подумывала отдать их соседским детям, пусть похоронят по-людски.
– Куплю с зарплаты плетеные стулья, – мечтательно проговорила мама, – будем на балконе отдыхать вечерами.
– И беговую дорожку. Теперь есть место для нее.
– И джакузи. В ванной поместится.
– И сенбернара. Ты мне десять лет его обещаешь.
Они строили планы, а за окном щебетали птицы, стекла дребезжали под порывами теплого ветра.
– Эх, – сказала мама, – надо же нам ужин готовить.
– На фига. Давай пиццу закажем.
– Сюда не доставят.
– Мы же кулинарию проезжали. Я смотаюсь.
– Брось. Я картошку сварю, накрошу салат, у нас редиска есть.
– Бэ, – скривилась Саша, – хочу жирную и вредную пищу.
Она переоделась в джинсовые шорты и футболку с принтом Биг-Бена, выудила из коробки сандалии. Обувалась, мысленно моделируя вид спальни после окончания косметического ремонта. Туда поставлю комп, там будут книги…
– Вручи дщери деньжат на пропитание.
– Держи, дщерь.
Саша спрятала купюры в карман, поцеловала маму.
– И попить захвати.
К запаху гипса прибавился аромат жарящихся котлет.
Примолкла ворчливая Шура. На душе было радужно. Предстоящие хлопоты воодушевляли. Ремонт, институт, плетеные стулья… никаких скверных полос отныне!
Она попрыгала по ступенькам. В лучах солнца, проникающих сквозь подъездное окно, кружились золотые пылинки. Саша остановилась между этажами: ее внимание привлекла металлическая створка в стене, железный щиток, размером с форточку.
«Мусоропровод?» – предположила Саша и отщелкнула засов.
За створкой была глубокая ниша, шахта, уходящая вверх и вниз. Кирпич почернел и обуглился, точно каминная труба. Саша чиркнула пальцем по краю ниши, под ноготь забилась сажа.
– Это печь, – раздалось сзади.
Саша терпеть не могла, когда к ней подкрадываются вот так.
На площадке первого этажа стоял парень в майке и спортивных штанах. Кучерявый, как сатир с иллюстраций древнегреческой мифологии. У него была тощая жирафья шея, выдающийся во всех смыслах кадык и фигура пловца. Широкие плечи, длинные руки, которые, кажется, смущали его самого.
– Туда насыпа́ли уголь.
Голос у него был приятный, как и глаза – Саша рассмотрела их, спустившись к парню по ступенькам. Интенсивного зеленого цвета, живые и цепкие, они прибавляли интеллект овальному мальчишечьему лицу с веснушками, разбрызганными по щекам.
– Так отапливали подъезд, – завершил он и одарил девушку обезоруживающей улыбкой.
– Привет. – Саша протянула кучерявому ладонь.
Рукопожатие предварила цепочка ненужных па. Саша верно угадала: парень не всегда знал, что делать со своими руками.
– Роман.
– Александра.
Львиная доля людей, которым она представлялась когда-либо, считала необходимым пропеть строчку песни из фильма «Москва слезам не верит». Будто это было забавно. И Рома не стал исключением.
– Этот город наш с тобою…
– Местный юморист? – одернула Саша.
– Извини. – Он заулыбался еще лучезарнее. Сколотый резец не портил улыбки. – Это вы въехали в четвертую квартиру?
– Да, мы с мамой. А ты, – она посмотрела на дверь за спиной парня, – из первой?
– Не-а. Я в новостройках живу, рядом. А тут мой дедушка обитает. Я ему обеды ношу.
– Молодец, хороший внук.
– Стараюсь. Ты гулять или что?
«Маньяк, – сказала Шура, – явный психопат. Из тех, что похищают грязные трусики и гоняют шкурку».
Александре Вадимовне молодой человек скорее понравился.
– В кулинарию. Еду на ужин купить.
– Так нам по пути, – вызвался Рома.
– Ну, идем.
Они пошли бок о бок по ступенькам.
– Как тебе дом?
– Крутой. Я в таких не бывала.
– Тут подсобных помещений больше чем квартир. Конец девятнадцатого века. Знаешь, как переводится?
Он ковырнул носком мозаичный пол, надпись «Salve» на пороге.
– Типа утешение? Успокоение?
– Не. Это латынь. «Приветствую» или «Доброго здоровья». Добро пожаловать, короче.
– Ты латынь знаешь?
– Дедушка знает. Я только буду учить.
Они вынырнули из подъезда. Во дворе было безлюдно. Опустел пятачок у ржавого турника.
– Доча! – Мама стояла на балкончике, взявшись за перила.
– Чего?
– Привет! – помахал новый Сашин знакомый. – Я Рома.
– Привет, Рома. Сашка, пластинки от комаров купи.
