В это же время в Марселе
– А я думал, что удивить меня будет уже нечем! – покачал головой граф Канкрин, отложив личное письмо императора и изучая братьев Игнатьевых своим фирменным, немигающим взглядом. – Информация о нем и о его… умственных способностях, которой мы располагаем, полностью противоречит тому, что рассказали вы и что изложено в его письме. За этими сухими строчками служебной инструкции, – граф коснулся кончиками пальцев конверта, – сосредоточен замысел настолько грандиозный, что, будь он исполнен в точности, перелицует весь высший свет Европы, а может быть, и Америки.
– В письме изложены планы императора? – вежливо поинтересовался старший Игнатьев – Алексей.
– Нет, дорогой поручик, конечно же нет, но по характеру информации, интересующей государя, я вполне в состоянии предположить, что произойдёт, когда он ее получит в полном объёме. Но не будем отвлекаться на футурологию. Из письма ясно, что вы и ваш брат временно поступаете в моё распоряжение, и это очень отрадно, потому что у нас есть срочные дела сразу в двух отдаленных регионах одной недружественной империи. Я предлагаю вам отправиться в Великобританию, а вашему брату – на Цейлон, где он поступит в распоряжение другого нашего агента, известного вам по фамилии Головин. Но это всё завтра, а сегодня хочу познакомить вас с одной депешей из Лондона, которую требуется срочно переправить в Санкт-Петербург. Слава богу, с вашим появлением у нас теперь есть связь – зашифруйте её своим кодом. Поставьте пометку – переписка Фалька с Гувером. И прошу вас побыстрее, голубчик. От этого зависит жизнь ни в чем не повинного, хоть и бестолкового министра.
Алексей взял в руки листок бумаги и вопросительно посмотрел на Канкрина.
– Это оригинальное письмо выглядит как набор цифр. Слава богу, письмо было закодировано публичным ключом. Текст – на обороте. Половина расшифрована в Англии, половина уже здесь, в Марселе. Копия, написанная рукой нашего агента, уничтожена. Собственно, по его запросу вы и отправляетесь в Лондон. Отправляетесь не один. В дороге до Дувра будете сопровождать весьма деятельную и влиятельную особу, которая станет вашим связным и подробно проинструктирует, к кому и по какому поводу придется ехать. Отныне вы – не просто офицер свиты его величества, а молодой бунтарь, мечтающий о свержении монархии и учреждении в России республиканского правления по примеру Франции или Америки – на ваш выбор.
Игнатьев молча кивнул, раскрыл депешу и прочитал, стараясь не упустить детали:
Preparation completed
First target – Bogolepov
Deadline is mid – February
We are waiting for prepayment
With great respect – Falk
– Это пока всё, что у нас есть. Но даже такая информация – неимоверная удача, более счастливый случай, чем результат продуманной операции. Ещё раз убедился, что везёт новичкам и дилетантам. Единственное, что меня волнует – не является ли это письмо провокацией с целью проверить нашего агента на лояльность. Так что в Петербурге надо действовать очень аккуратно, не то провалим девочку, и ее смерть будет на моей совести.
– Девочку? – вскинул брови Игнатьев.
– Да, поручик. Наш агент – очаровательная и очень храбрая девочка. Ну вот видите, и я тоже смог вас удивить, – рассмеялся Канкрин. – Вы становитесь на путь, проложенный Тайной канцелярией, и на этой службе вас ждет масса самых неожиданных открытий.
В это же время в Москве
– Я думал, что удивить меня уже невозможно! – поклонился Алексей Сергеевич Суворин, издатель и редактор «Нового времени», приветствуя императора, – но после вашей речи дворянскому собранию признаю – это было моим заблуждением. Спасибо за приглашение. Мы рады были присутствовать на таком эпохальном событии, и мои слова вполне разделяют коллеги-репортёры, которых я спешу представить: Гиляровский, Дорошевич и Михайловский.
Все три акулы пера слегка наклонили головы, демонстрируя, что они вполне знают себе цену.
– Спасибо, что пришли и, приняв участие в дворянском собрании, нашли силы ещё встретиться со мной, – учтиво «почесал за ушком» газетчиков император и пригласил жестом к столу, – тем более что присутствующие, насколько мне известно, – не просто репортеры, а писатели с большой буквы. Писательство – это особое и очень важное производство. Мы все привыкли думать, что инженер – это обязательно цеха, заводы, выпуск артиллерии, кораблей, машин. Но вы ведь тоже создаете продукцию, нужную, влияющую на души людей. Поэтому писателей вполне можно называть инженерами человеческих душ
[137].
– Назвав писателей инженерами душ, вы меня удивили еще раз, – ухватился за ответ монарха Суворин. – Несмотря на комплиментарный тон, которым вы это сказали, я просил бы вас подробнее определить функции писателя, потому что есть в этой фразе нечто мефистофельское.
– Писатель, если он улавливает основные нужды широких народных масс в данный момент, может сыграть очень крупную роль в деле развития общества, – охотно откликнулся император. – Он обобщает смутные догадки, неосознанные настроения передовых слоев общества и инстинктивные действия масс делает сознательными. Он формирует общественное мнение эпохи, помогает передовым силам общества осознать свои задачи и бить вернее по цели. Словом, он может быть хорошим служебным элементом общества и его передовых устремлений. Но бывает и другая группа писателей, которая, не поняв новых веяний времени, атакует все новое в своих произведениях и обслуживает таким образом реакционные силы. Роль такого рода писателей тоже не мала, но с точки зрения баланса истории она отрицательна. Есть третья группа, она под флагом ложно понятого объективизма старается усидеть на двух стульях, не желает примкнуть ни к передовым слоям общества, ни к реакционным. Таких обычно обстреливают с двух сторон и передовые, и реакционные силы. Они не играют большой роли в процессе развития народов и забываются историей так же быстро, как прошлогодний снег
[138].
– Ваш новый стиль – этот скромный френч без единого украшения – дань моде или демонстрация, символ? – присаживаясь в кресло, задал первый вопрос явно польщённый здоровяк Гиляровский.
– Конечно же, демонстрация, – кивнул император. – Считаю, что показная роскошь недопустима при столь печальном положении дел в экономике и при столь серьезном внешнем долге. Экономить надо начинать с себя, чтобы было основание требовать что-либо от других. И это значит – не только носить френчи без украшений. Жирующие и шикующие на фоне голода и разорения смотрятся не только неприлично, но и преступно. Их вызывающее поведение и демонстративная роскошь расшатывают общество и толкают его к радикализации. Бравирование состоянием я бы даже назвал подстрекательством к беспорядкам. Мы ещё дадим оценку этому явлению и с нравственно-этической, и с правовой позиции.
