Пока солдатики тела выносили, мельком выглянул на улицу. Оказывается, Леха тоже зря времени не терял. На земле валялось штук десять свеженьких мертвецов – трое в форме, остальные по гражданке. Тут меня как обухом стукнуло. Да у Лехи автомат пустой! Мигом возникла мысль. Какая-то пока неоформленная, нечеткая. Я быстро обернулся. Леха уже стоял у сумки и менял магазин. И на меня смотрел с ухмылочкой. Боже, что он собирается делать? Потом он подошел ко мне. Долго смотрел на меня, а я лихорадочно соображал, сколько патронов у меня осталось. Затем он вручил мне два рожка и сказал, что нам надо вместе держаться. Иначе не выживем. Я согласился и взял патроны. В тот момент, думаю, я согласился бы с чем угодно. Но он прав. Вдвоем легче выживать. Пока, по крайней мере.
На ночь связали солдатню покрепче. И я, и Леха понимали, что вдвоем ночь караулить не сдюжим. Обсудили идейку переманить к себе одного из этих, но потом отказались от нее. Нет у нас к ним доверия. Я поймал себя на мысли, что у нас и друг к другу теперь нет доверия, но с этим мы как-нибудь справимся. Десятое июля прошло в тупом сидении на полу. Все по большей части спали, даже мы. К вечеру у двоих появились признаки заражения, начали блевать и жаловаться на боли во всем теле. Выкинули их на фиг на улицу. Остальные сидят тихо. Одиннадцатое прошло так же. Жрать охота все сильнее. То, что у нас было, давно съели. Пленников не кормим, самим мало. Леха шепотом предложил мне кое-что, от чего я мгновенно отказался. Да, жрать охота, но это уже перебор. Даже писать об этом не хочу».
– Погоди, – прервал Диму Пастор. – Мне кажется, я знаю, что дальше будет. Все равно планировал это сделать попозже.
Тот охотно остановился. Читать остальное не было никакого желания. В голове шумело, руки тряслись, а желудок сжимался где-то в районе горла. Зорин тоже понял, к чему идет повествование.
Командир с кряхтением поднялся со своего места и подошел к одному из братьев.
– Давай доставай, – протянул он руку.
Брат без разговоров засунул руку в недра своего бездонного чемодана и вытащил бутылку с мутной жидкостью. Пастор содрал полиэтиленовую пробку и сделал большой глоток. Потом передал бутылку по кругу. Дмитрий тоже сделал глоток, хоть и не испытывал особой потребности в спиртном. Сивуха обожгла горло, огненной лавой прокатилась по пищеводу, попыталась выпрыгнуть обратно и успокоилась в желудке, постепенно отдавая свое тепло организму. Зорин расслабился и ощутил спокойствие. Нет, даже не спокойствие – равнодушие. Наверное, именно этого чувства жаждут все любители горячительных напитков. Жить легче, когда плевать на весь окружающий мир.
– Продолжай, – сказал командир.
Дмитрий продолжил:
«Двенадцатого произошло неожиданное событие. Ближе к обеду послышался шум мотора. Пленники завозились. Пришлось вырубить их прикладом по голове одного за другим. Мы с Лехой выглянули через щелку наружу. Перед постом остановилась „Нива“. Из нее вышел мужик в блестящем противорадиационном костюме. Похоже, он ехал один. Кто он? И куда его несет? А, плевать. Сразу возник план захватить и костюм, и машину. Да у такого упакованного путника и еда должна быть. Леха сразу сказал, что стрелять нельзя, костюм попортим. План придумали мгновенно. Леха приоткрыл дверь, а сам спрятался за дверью. Я позвал на помощь. Когда этот простак зашел внутрь, Леха накинул ему на шею автоматный ремень. Дергался тот недолго.
Потом возникла дельная мысль – съездить в те деревни, посмотреть, что там происходит. Я предложил Лехе сразу рвануть до Томска, но он отказался, сказал, что без костюма он не доедет, а костюм у нас один. Не смог с ним не согласиться. Обшарил машину. Парень запасся как надо. Нашлось оружие, коробки с тушенкой и сгущенкой. Неплохой улов. Перед поездкой пожрали, даже пленников накормили. Те попытались повозмущаться по поводу побоев, но быстро заткнулись при виде еды. Даже спасибо потом сказали. Скоты, одно слово. Сел в машину. Решил съездить до Медведкова, с Алаевом, по-моему, и так все ясно.
Доехал достаточно быстро, хорошо на машине. Жаль, бензин на исходе. Но, думаю, это проблема решаемая. Боже, какие же тут домики. Сиротские. Мне на такой лет сто пятьдесят копить надо. Двери все открыты. Обшарил холодильники, нашел достаточное количество консервов. Погреба тут тоже набиты, что надо. Лучше бы сюда перебраться. Думаю, такое путешествие Леха переживет. Оставил все найденное в подвале одного дома. На хрена таскать все это, когда мы все равно сюда приедем?
Когда к вечеру вернулся обратно и рассказал все Лехе, тот повел себя странно. Начал орать, что никуда не поедет, что и так хорошо. И слушать меня не хотел. Ладно, утро вечера мудренее. Может, к утру образумится. Но наутро ничего не изменилось. И на следующий день. И на следующий. Как только я заговариваю о поездке, Леха начинает злиться и срывать злость на пленниках. Вообще, он ведет себя неадекватно. Постоянно бормочет что-то, мечется из угла в угол. Блеск в глазах появился странный.
Сегодня двадцать пятое. Еда кончилась. Последний раз ели позавчера. Меня все это бесит. Трудно сохранять спокойствие, когда знаешь, что в пяти километрах жрачки – хоть жопой ешь.
Черт с ним, с Лехой. Пусть сидит на этом посту хоть до морковкина заговенья. Поеду один. А потом – в Томск. Но надо это сделать аккуратно. Леха следит за мной и не выпускает оружие из рук. Если честно, я его боюсь. Костюм он тоже спрятал. Да и хрен с ним. На машине доеду быстро, глядишь, и не хапну много.
Двадцать шестое. Вчера не получилось. Жрать хочется, аж ноги дрожат. Придется делать все независимо от ситуации. Скоро я ослабею так, что не смогу сбежать. Леха носится, как электровеник, хотя он тоже ничего не ел, готов ручаться. В безумии есть свои плюсы.
Двадцать седьмое. Я это сделаю сегодня. Леха все чаще говорит о… Не знаю, как написать. Но я не хочу. Рядом столько нормальной еды. В полдень я решился. Дождался, когда Леха отвернется, быстро, как только мог, рванул к машине. Но машина не завелась. Даже стартер не заработал. Выскочил, открыл капот. Леха, сука грязная, снял аккумулятор. Когда успел? В ярости забежал обратно. Леха, падла, катался по полу от хохота. Бросился на него, стали драться. Он, сука, крепче оказался. Отделал меня будь здоров. Долго я валялся в отключке, как потом оказалось, три дня. Очнулся от того, что мне вливали что-то в рот. Сразу понял, что это бульон. Потом начали пихать в рот мясо. Я его сразу узнал. Боже, как было вкусно! От неожиданности стал глотать. Никогда себя так хорошо не чувствовал».
Зорин отодвинул от себя дневник.
– Я дальше читать не могу.
Каждая прочитанная строчка вспыхивала в мозгу настолько яркой картинкой, что желудок болезненно сжимался, а мозг вот-вот был готов отключиться. Дима отошел от стола. Гюрза протянула ему заканчивающуюся бутылку, и он сделал из нее большой глоток. Пастор ухмыльнулся и занял Димино место.
«Через какое-то время начал соображать, откуда у нас мясо. Догадался почти сразу. Вырвало. Тут же получил от Лехи леща и снова отключился. Очнулся от того, что мне опять вливали бульон в рот. На этот раз сопротивлялся, сколько мог, хотя за каждую пролитую ложку получал удар по голове. Безумец, чего он от меня-то хочет? Зачем это делает? Леха развел на посту форменный ад. Кругом валялись отрубленные конечности, все в крови. Пленников поубавилось. А сколько их было вообще? Уже не помню. Крепко связанные, избитые, они даже уже не дергались. Я спросил у Лехи, почему он их держит живыми. Леха ответил – чтоб не портились. Ну, логично.
