Когда речь заходит о социальной базе либерального движения, то критики часто грешат манипуляцией, отождествляя социальную базу либералов с электоральной базой внесистемных либеральных микропартий. Действительно, электоральный потенциал всех карликовых либеральных партий вряд ли превысит 5–7 %. В условиях полицейской демократии и выборов по-путински иначе и быть не может. Однако социальная база у либералов куда шире — это и представители частного бизнеса во всем диапазоне от крупного до самого микроскопического, так называемый средний класс, значительная часть интеллигенции. Особенно сильные позиции у правых в больших городах и столице, что и требуется для осуществления «цветной» революции. Что касается предпринимательского сообщества, то оно не спешит оказывать поддержку внесистемным либералам исключительно по конъюнктурным соображениям. Мне часто приходилось сталкиваться с ярыми либералами в «Единой России», что вполне объяснимо. Любой коммерсант прежде всего озабочен защитой собственного бизнеса, а участие во внесистемных партиях, скорее, добавляет уязвимости. Но в случае крушения кремлевского режима и ухода в небытие «Единой России» ее потенциал перейдет отнюдь не к КПРФ, формально второй партии на российской политической сцене.
Идеи (лозунги), которые готовы предложить обществу либералы, не так уж и плохи сами по себе. Кому же не нравится справедливый и независимый суд, честные выборы, борьба с коррупцией, политические свободы, гарантии защиты от полицейского и чиновничьего произвола, плюрализм мнений в СМИ, равенство всех перед законом, сильное местное самоуправление, гражданское общество и прочие атрибуты развитой демократии? Я не хочу спорить о том, насколько наши гипотетические либералы готовы и способны реализовать свои обещания. В революционной ситуации массы охотно поддерживают популистские лозунги, и этого достаточно для обретения власти. Но в условиях революции взятие власти — не такая уж грандиозная задача, а вот ее удержание — совсем другое дело. Как отмечалось выше, только тот революционный субъект, который способен преодолеть свои классовые рамки, стать, пусть на короткое время, выразителем интересов всего общества, может рассчитывать на успех. Но именно тут, боюсь, либералам придется трудно.
У них есть слабое место — идеология, и эта слабость сводит на нет все их тактические преимущества. Ведь либеральная доктрина не подразумевает перестройки базиса современного российского общества, но без трансформации базиса причины возникновения революционной ситуации не будут утрачены, и новой власти придется столкнуться с новым социальным кризисом. Честные выборы и свободные СМИ — это, конечно, хорошо, но люди в первую очередь хотят кушать. Смена власти путем верхушечного переворота никоим образом не устраняет экономических проблем в стране, которые носят СИСТЕМНЫЙ характер. Более того, на примере той же Украины мы видим, что политическая лихорадка самым пагубным образом отражается на экономике, несмотря на то что падение цен на нефть и газ являются для нашего соседа факторами, скорее, положительными.
Что принципиально изменится для широких масс в случае, если хозяином Кремля станет, например, Ходорковский, а партия Навального будет иметь 60 % голосов в парламенте? Воздухом свободы не наешься. Эйфория по поводу крушения старого режима быстро улетучится, уступив место разочарованию, раздражению, поскольку выяснится, что от смены «плохого» Вовы на «хорошего» Мишу положение низов, в лучшем случае, не изменилось, а то и ухудшилось. Если же еще новая элита станет вести себя, как и старая, ни в чем себя не утесняя, кредит доверия к новой власти будет исчерпан очень быстро.
Как-то во время беседы в студии телеканала «Нейромир-ТВ» ведущий Игорь Бощенко задал мне вопрос: «Есть ли такая идеология, которая будет адекватной в условиях революционной логики страны? Кто и под каким флагом должен прийти к власти, чтобы осуществить жизненно необходимые изменения?» Я ответил примерно так: «Идеология — вопрос второстепенный. Кто бы ни пришел к власти, какие бы идеологические тараканы ни бегали в головах новых вождей, они должны забыть обо всем и действовать, руководствуясь, исключительно здравым смыслом. Решение практических задач требует ума, решительности, компетенции, а вовсе не идеологической подкованности. Революция — очень жесткий кастинг для элиты, даже одна ошибка может стоить тебе власти, а то и жизни.
В первые постреволюционные месяцы стране нужны будут сильные антикризисные менеджеры. Решение многочисленных проблем, наваливающихся со всех сторон и разрастающихся как снежный ком, — вот настоящий экзамен на профпригодность. Кто его не сдаст — потеряет власть. Поэтому, чтобы удержаться у власти, придется делать не то, что хочется (выгодно) лично тебе, и не то, что написано в программе твоей партии, а то, что необходимо делать для выживания страны, действовать в интересах общества в целом».
В этом и заключается преодоление правящим классом своих шкурных интересов, поскольку в период революционного перелома судьба элиты становится накрепко связана с судьбой страны и интересами общества. Думские либералы в феврале 1917 г. этого не осознали, правительство Львова попыталось проводить политику заморозки проблем, а не их решения. Земельный вопрос был отложен на потом, дескать, пусть Учредительное собрание его разгребает. В вопросе войны кабинет «временных» министров занял совсем уж нерешительную позицию: объявил о верности союзническому долгу, о войне до победного конца, однако не принял никаких мер по наведению порядка в армии и в тылу, без чего продолжение войны не представлялось возможным.
В итоге Временное правительство, в котором преобладали правые, быстро утратило поддержку масс, требующих скорейшего мира. Одновременно оно вызвало недовольство западных партнеров по Антанте и раздражение генералов, обвиняющих политиков в неспособности прекратить хаос в стране. Через два месяца первый состав революционного правительства сошел со сцены, будучи замененным коалиционным правительством Керенского, на которого сделали ставку генералитет и Антанта. Его вскоре сменило социалистическое правительство во главе с тем же Керенским. Он казался популярным и энергичным лидером, способным консолидировать общество и мобилизовать усилия для достижения решительного перелома на фронте — как-никак он являлся военным министром.
На деле же все таланты Александра Федоровича, получившего издевательское прозвище «Александр IV», свелись к умению произносить зажигательные речи. Июньское наступление русской армии захлебнулось, в Петрограде была расстреляна рабочая манифестация, и это можно считать концом политической карьеры Керенского, продержавшегося на гребне революционной волны два месяца. Но сразу убирать его с Олимпа было опасно. Сначала нужно было подготовить преемника, способного возглавить военную диктатуру. На роль диктатора был подготовлен генерал Корнилов.
Как военачальник он особыми талантами не блистал, но пользовался известностью в массах благодаря остросюжетному зигзагу своей биографии — он попал в плен и умудрился бежать оттуда. В июле-августе пресса начала бешеную раскрутку русского «Наполеона». Несмотря на то что из Корнилова пытались вылепить этакого патриота, не жалеющего живота во имя Отечества, на самом деле он являлся, как бы это поделикатнее выразиться, британским агентом влияния, что в высших кругах секретом не являлось. Причем сильная оппозиция Корнилову возникла именно в среде военных, которые небезосновательно опасались, что генерал-диктатор станет марионеткой Лондона, которому Россия нужна исключительно в качестве источника пушечного мяса. К концу лета неспособность России продолжать войну стала очевидной для многих генштабистов. Армия в целом корниловский путч не поддержала, и поэтому он самым беспомощным образом провалился.
