Вождю не было никакого интереса в увеличении управляемого им племени выше определенного уровня, поскольку увеличение числа едоков подрывало кормовую базу и не увеличивало количество потребляемых лично им ресурсов, а уменьшало их. После возникновения государств их элиты старались расширить свое господство, беря под контроль население своих соперников в виде пленных рабов или крестьян, поскольку сам человек стал ресурсом, производящим ПРИБАВОЧНЫЙ ПРОДУКТ, который класс управленцев стал присваивать. И если раньше элита присваивала себе долю ресурсов, отнятую у природы, то теперь она жила за счет ЭКСПЛУАТАЦИИ человека и стремилась эксплуатировать максимально большее количество людей. Именно это сделало войну повседневной обыденностью и определило военную специализацию правящего класса на период с самого зарождения цивилизации до позднего Средневековья.
Да, представитель элиты почти всегда имел отношение к воинскому сословию, но быть воином, пусть даже очень хорошим, не означало принадлежать к элите. Профессиональный управленец должен был иметь доступ к ЗНАНИЮ — своему главному ресурсу. Я не имею в виду некие абстрактные сакральные знания, которые поднимали правителя в глазах его подданных. Я говорю о вполне конкретных вещах — контроле информационных каналов и способности анализировать большие массивы данных.
Фараон принимал решение выступить войной против соседнего государства не с бухты-барахты, а лишь после того, как обрабатывал информацию, поступившую к нему по множеству каналов. Шпионы и купцы доносили ему о ситуации в стане врага. Главный казначей докладывал о положении со сбором налогов, необходимых для финансирования похода. Послы оценивали возможность вмешательства в конфликт третьих стран. Военачальники рапортовали о состоянии армии. И даже ученые могли дать дельный совет, предложив более эффективное оружие, средства связи и навигации. Чем больше информационных потоков контролировал управленец, тем выше он стоял в управленческой иерархии и тем более широкую компетенцию имел.
Война есть высшая форма конкуренции социальных систем, и потому именно в этой сфере противоборствующие элиты старались получить конкурентное преимущество. Пусть вас это не удивляет, но ключевое конкурентное преимущество элит носило идеологический характер. Да, именно сфера идеологии определяла жизнеспособность целых империй, и в первую очередь — жизнеспособность их элит. Вот, наконец, мы и подошли вплотную к заявленной в самом начале теме — идеологии.
Идеология как бизнес-идея
Ранее я заявлял, что для взятия власти идеология совершенно не нужна. И для борьбы с внутренними конкурентами идеологическое оружие расчехлять не требуется. Для удержания власти в среднесрочной перспективе достаточно проявлять трезвый расчет и достаточную дееспособность. Но на стратегическом уровне, там, где государство (социальная система) сталкивается с внешними вызовами, то есть вступает в конкуренцию с иными государствами, верх одерживает та сторона, что руководствуется более эффективной идеологией.
Давайте определим идеологию как комплекс представлений о долгосрочных целях развития социальной системы. На основе идеологии формируется государственная стратегия. Система управления так же строится, исходя из идеологического концепта. Кому-то покажется, что применительно к Средневековью говорить о каких-то идеологиях бессмысленно. Экономика и социальные структуры примитивны, элита не заморачивается размышлениями о судьбах государства, и тем более ей плевать на какие-то абстрактные интересы общества. Государство понимается как круг вассалов короля. Для последних имеет значение только одно — сохранение и расширение своего земельного домена. Феодалы ведут войны друг с другом, нанимаются воевать за интересы торговых корпораций или объединяются для походов, имеющих одну цель — грабеж. Что касается взаимоотношений элиты и податных сословий, то тут действует принцип «драть три шкуры».
Такое схематичное представление неверно, как неверно и вульгаризированное в марксизме представление о государстве как инструменте имущих классов для присвоения прибавочного продукта, орудия эксплуатации и средства поддержания гегемонии эксплуататоров. И вообще, Средневековье — время пышного разнообразия социальных систем. Гигантские империи сосуществуют в Европе с микроскопическими княжествами (Лихтенштейн сохранился по сию пору). Высококультурная Ромея (Византия) соседствует с дикими племенными союзами на востоке и военно-феодальными деспотиями вчерашних варваров на западе. Олигархические республики (Венеция, например) торгуют рабами с вольными городами, чей суверенитет уважают даже могущественные императоры, стремящиеся завоевать весь мир. Военные монашеские ордена обретаются как в виде сетевых финансовых структур (иезуиты, тамплиеры и т. д.), так и в качестве военно-торговых государств (Тевтонский и Ливонский ордена). Федеративные альпийские кантоны и Нидерландские штаты успешно противостоят попыткам суперунитарных и гипермилитаризованных абсолютных монархий установить над ними контроль. Ганзейский союз, Британская и Голландская Остиндские компании — очень сложные социальные системы, обладающие своими армиями, территориями, финансовыми и налоговыми органами, законодательством и судами, но не являющиеся государствами в привычном нам виде. Все это пронизывала католическая церковь, стремящаяся стать то ли всемирным государством, то ли гибридом глобального министерства пропаганды и вселенского минфина.
Мы не будем обсуждать все множество форм организации общества и их взаимоотношения. Для понимания в самых общих чертах роли идеологии в социальном генезисе достаточно рассмотреть упрощенную схему. Представим себе условное средневековое государство с условной элитой. Эта самая элита вовсе не желает обременять себя размышлениями о преимуществах тех или иных идеологических концептов, а желает пировать, охотиться, развлекаться на рыцарских турнирах и т. д. Чтобы вести такую жизнь, наполненную весельем и удовольствиями, нужны ресурсы (деньги как универсальный ресурс). Нужда в деньгах для приятного времяпрепровождения — главный стимул для элиты. Отобрать ресурсы можно силой у подвластных земледельцев. Но много ли прибавочного продукта они дают? Сколько бы ни давали, всегда будет мало (аппетиты-то у элиты растут!). Можно отобрать ресурс у соседа-феодала, но это палка о двух концах: сегодня ты его ограбишь, завтра он тебя. К тому же для отъема ресурсов нужно затратить определенные ресурсы (нанять дружину, а потом делиться с ней добычей). Так что с ближайшими соседями лучше жить в мире и не конфликтовать без особой на то нужды. Какие ни есть, а это все-таки «свои» — вместе пировали, перероднились уже вдоль и поперек, все друг другу в какой-то степени братья. Грабить «своих» — грех, как ни крути.
А вот отнять ресурсы у «чужих» — это никакой не грех, а повод для гордости. «Чужих» искать не надо — они всегда есть. Это могут быть такие же феодалы, но говорящие на другом языке и служащие другому королю. Если они крестятся не с того плеча — тем хуже для них, проклятых схизматиков. А уж коли они нехристи — так это совсем прекрасно. Святая церковь не только благословит священную войну с неверными, но и, пожалуй, субсидирует военное предприятие. Все будут в выигрыше — элита получит земли и замки, отобранные у «чужих», церковь — новообращенных агнцев божьих, которые станут платить десятину святым отцам. Война — самый высокомаржинальный бизнес того времени. Но при этом и самый рискованный. Война — максимально быстрый способ приращения ресурсов. И она же — самое ресурсоемкое занятие из всех возможных. Становится очевидным, что тот социальный организм, который обладает большими материальными и нематериальными ресурсами и способен эффективно их использовать в военном деле, получает конкурентное преимущество перед иными сообществами. Поэтому первейшая задача, которую должна решать элита (собственно, это ее ЕДИНСТВЕННАЯ задача), — обеспечение ресурсного превосходства над соперником.
