Но дело уже зашло слишком далеко. Берлинская стена была построена, и Запад смирился с существованием ГДР. Давайте посмотрим, что там происходит.
«Аденауэр хотел, чтобы США сделали предложение Советам на тайных переговорах: обменять Западный Берлин на Тюрингию и часть Саксонии и Мекленбурга. Аденауэр сделал такое предложение госсекретарю США Дину Раску за несколько дней до того, как началось возведение стены… Американская администрация отнеслась к идее серьезно».
Клаус Вигрефе. «Очень серьезные риски» (Sehr ernste Risiken). Der Spiegel online, 15 августа 2011 г.
ГДР, или Наикратчайшая история Ост-Эльбии
Восточная Германия отличалась от остальной части страны не потому, что в 1945–1989 гг. ее оккупировали русские. Все было наоборот. Русские оккупировали эту территорию потому, что она всегда отличалась от остальной части страны.
Оттон I Великий переправился через Эльбу в 935 г., а в 982 г. славяне отбросили германцев назад. В 1127 г. германцы предприняли еще одну попытку вторжения, и в течение двух следующих столетий им удалось частично – но не окончательно – вытеснить славян к берегам Одера. Тевтонские рыцари зашли еще дальше, но в 1410 г. их разбили поляки. Пруссия появилась на свет под сюзеренитетом Польши в 1525 г., и ее создание было актом сопротивления Риму. Она прославилась в войнах со Швецией, победы на берегах Эльбы и Одера сделали ее великой державой, а в 1807 г. лишь русский царь смог спасти ее от полного уничтожения. В 1866 г., одержав крупную победу при Кёниггреце, Пруссия обеспечила себе гегемонию в Германии, а в 1870 г. покорила Францию. Долгие годы западные немцы обеспечивали Пруссию людскими ресурсами и деньгами для борьбы со славянами. Эта борьба закончилась в 1945 г., когда часть Ост-Эльбии была утрачена навсегда, а то, что от нее осталось, превратилось в беспомощную колонию России.
После создания ГДР этот осколок Ост-Эльбии официально стал тем, чем на деле был всегда – чужаком, который говорит по-немецки среди славян Восточной Европы. Пока не построили Берлинскую стену, ежегодно побег в Западную Германию совершали около 200 000 восточных немцев, в основном молодых и образованных, – примерно столько же, сколько и в 1850-х гг. Если бы под давлением России на пути беглецов не возвели непреодолимую преграду, в 1989 г. за Эльбой попросту не осталось бы ни одного немца.
Те, кому не удалось покинуть страну, остались во власти Штази, Министерства госбезопасности. В его штате числилось 90 000 сотрудников, а контролировать все сферы жизни им помогали 200 000 осведомителей. Именно благодаря им Штази превзошел даже гестапо: бесчисленные информаторы были готовы помогать спецслужбам за самое ничтожное вознаграждение. Они разоблачали друзей, коллег, товарищей по команде и даже родственников. Любой человек мог одним словом разрушить вашу карьеру, закрыть для вас двери университетов, отправить вас в тюрьму или разлучить с детьми.
«Штази считается одной из самых жестоких и эффективных служб госбезопасности в мире, о чем восточные немцы говорят с горькой иронией. Есть анекдот о том, как Моссаду, ЦРУ и Штази поручили опознать погибшего по останкам скелета. Это удалось только сотрудникам Штази – у них пострадавший признался сам. Феноменальными были успехи Штази и в контрразведке: спецслужбы сумели внедрить в окружение Вилли Брандта своего агента; скандал после его разоблачения в 1974 г. заставил федерального канцлера подать в отставку. Впрочем, как и все институты Восточной Германии, Штази подчинялся хозяевам из СССР и распался, как только была разрушена Берлинская стена».
Пол О’Догерти, автор книги «Немцы и евреи со времен Холокоста» (Germans and Jews since the Holocaust)
Хроническая близорукость
«В 1977 г. Джонатан Стил, обозреватель The Guardian, пришел к выводу, что Германская Демократическая Республика – это “презентабельный образец того типа авторитарных социально-ориентированных государств, которые ныне являют собой восточноевропейские страны”. Даже якобы трезвые консерваторы в свое время рассуждали о коммунистической Восточной Германии в совершенно ином тоне, нежели сегодня. Тогда от них едва ли можно было услышать слово “Штази”».
Тимоти Гартон-Эш. Штази в наших мыслях (The Stasi on Our Minds). New York Review of Books, 2007 г.
Либеральные западные немцы – а с ними европейцы и британцы левого толка – словно не замечали, что происходит в ГДР. Здравомыслящие, казалось бы, экономисты верили явно лживым показателям ВВП. Добросердечные политики доказывали, что правители страны движимы благими намерениями. Вполне разумные социологи утверждали, что, хотя это общество не идеально, в нем меньше корысти и больше сплоченности, чем в Западной Германии.
Искусствоведы старались при первой возможности обласкать восточногерманских деятелей культуры – как только кто-нибудь создавал нечто отличное от топорной официальной пропаганды, его тотчас же провозглашали гением.
Западногерманский критик оглядывается в недоумении
«Внезапно мы поняли, что литература ГДР, которую так успешно продвигали долгие годы, по большей части не стоит ломаного гроша… Ах, думаю я сегодня, если бы я написал хотя бы одно крохотное эссе о том, почему она мне неинтересна. Но увы, я не могу похвастаться таким поступком. Когда авторы из ГДР получали награды на Западе, мы дружно улыбались и говорили: “О да, ГДР заслуживает поощрения”».
Йозеф фон Вестфален. О немецкой булимии (Von deutscher Bulimie), 1990 г.
В последние годы своего существования ГДР пыталась претендовать на роль истинной Германии: она заигрывала с памятью Мартина Лютера, давая понять, что прусские добродетели, свободные от юнкерского милитаризма, – хорошая альтернатива воинственному кока-колониализму Соединенных Штатов. И это получало определенный отклик у ультралевых немцев. Впрочем, любые выпады против Запада находили отклик у экстремистов левого и правого толка, особенно в 1960-х гг.
Смутное время
В 1960-х гг. ФРГ стала столпом НАТО и ЕЭС. Она вышла на второе место в мире по производству автомобилей, догнав Великобританию, и привлекала трудящихся-мигрантов (гастарбайтеров) из Южной и Восточной Европы, чтобы компенсировать нехватку рабочих рук. При этом уровень зарплат и потребления в стране оставался невысоким, а владельцев автомобилей было в два раза меньше, чем в Великобритании.
Однако времена менялись, и поколение тех, кто довольствовался малым и был рад забыть о войне, трудиться и откладывать на черный день, сменили бэби-бумеры, которые хотели всё сразу и прямо сейчас – включая правду.
Скучные, лицемерные, авторитарные старики выводили из себя западную молодежь. В Германии этот конфликт был особенно острым, поскольку среди старшего поколения нередко встречались бывшие нацисты. Освенцимские процессы 1963–1966 гг. во Франкфурте-на-Майне потрясли молодых немцев. Война во Вьетнаме возмутила их. Юные бунтовщики рассуждали примерно так: наши жалкие отцы, бывшие нацисты, стали подпевалами капиталистического запада. Еще вчера они убивали евреев, а сегодня лебезят перед американцами, превратив Германию в беспомощного потребителя МакКультуры. В 1950-х гг. вестернизация воспринималась позитивно, поскольку была альтернативой прусскому или нацистскому авторитаризму. Теперь же подражание Западу приобретало негативную коннотацию, и сопротивление этой тенденции объединило ультралевых и ультраправых.
