Когда ценные указания были розданы, наступило время нашей беседы. Лок вышел, Настя ушла следом.
— Ты будешь играть роль моей марионетки, Эддарт. — Суори молчал, он анализировал. — Только это поможет спасти твою семью. Станешь говорить то, что я тебе скажу, делать то, что я тебе скажу. И тогда, возможно, я отпущу тебя.
— Послушай, Алекс. — начал Покровский. — Я понимаю, что ты хочешь сделать. Позволь я расскажу, как всё будет на самом деле?
Андрей поправил очки.
— Просвяти. — я сел и откинулся на спинку стула.
— Я имею вес и влияние в городе, не просто так, я понимаю, как они мыслят. Ничего не получится, шансов мало. Они почувствуют неладное. Сколько ты будешь их обманывать? Месяц, два? А что потом?
— Мне хватит и пары недель.
— Для чего? — вопросительно поднял брови Андрей.
— Чтобы убить их, всех. — в полной тишине смотрю сначала на Эддарта, затем на Андрея, Елену. — Что? Ты подумал, что я буду вытягивать деньги или шантажировать? Ты всерьёз думаешь, что мне что-то нужно от них? И создателю ради, не вставай у меня на пути, я вижу твои корыстные мыслишки, я чувствую твою жажду наживы.
Андрей слегка побледнел.
— Я ничего такого…
— Ничего? — делаю вид, что облегчённо выдыхаю. — А я уже подумал… Так где они, Эд? Тебе нравится сокращение? Мы же теперь друзья. А впрочем, ты недостаточно быстро отвечаешь. Айн, вырви ему все ногти на одной ноге.
— Твою мать! — вскочил Покровский. — Лена, выйди сейчас же. Что ты творишь? Ты серьёзно решил это сделать?
Тем временем Айн уже привязывал бессознательное тело к стулу. После этого он приведёт вырубленного Эддарта в сознание и приступит.
— Я думал мы поняли друг друга. — прищуриваюсь. — Или все эти люди, что умерли сегодня, не натолкнули тебя на мысль, что я бл. ть серьёзен, как никогда!
Покровский молча пошёл на выход.
— Мне стоит говорить тебя о молчании?
— Нет.
Вот и славно.
Местные аристократы забронзовели. Но увы, я был аристократом, когда многих из них даже не было в этом мире, моём мире. Брюзжу, как старый пень, что происходит?
Мысли возвращаются к отпущенной служанке, не расскажет ли она кому-то о нападении? С другой стороны, что это изменит. Суори жив, семьи в доме нет, да и не осмелится она что-то рассказать.
Крики Эддарта тонут в стенах его же дома. Ночь близится к рассвету, Суори пытается что-то сказать, но ещё три раза кричит, три ногтя вырванные из его ног.
А он держится, по лбу струятся капли пота, зубы скрипят, но смотрит решительно.
— Убей меня.
— Зачем? Ты мне нужен, какой прок от мёртвого Суори. Только мне спокойнее, не более. Я готов пожертвовать своим покоем.
— Я ничего не скажу! — выплёвывает он кровавый сгусток, видимо прикусил губу или язык.
— Ты решил, что это конец? Только потому, что ногти на ногах закончились? Айн!
Айн приступает к рукам, крики снова заполняют коридоры особняка.
Эддарт решает говорить. когда кровоточат шесть пальцев. Прогресс явно есть, мы ломаем его.
— Совет тебя подери… — шипит Эддарт, раздавлен и сломлен.
— Совет… Интересно, как-то раз они пытались.
Эддарт качается на волнах пульсирующей боли, его разум не воспринял моей последней фразы. Сведения получены, разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Кто ты такой? — в дверях стоит Лена.
— Пожалуйста.
— Что?
— Прости, я думал ты так говоришь спасибо за то, что спасена.
Девушка поджимает губы, прохожу мимо.
— Айн, вынеси мусор. Ты будешь отвечать за него, приглядывай, чтобы он вёл себя правильно.
Страж легко цепляет тушу еле дышащего Суори и тащит в отдельную комнату.
На улице взошло солнце. К особняку приехали пара белых грузовичков с рабочими. Из первого вылез благообразный старичок лет семидесяти. Живчик, бородатый и жилистый.
Одет в потрёпанный костюм тройку песчаного цвета и шляпу с потёртыми краями. На переплетённых венами запястьях звенят разнообразные браслеты, какие-то из бусин, какие-то их цепей.
Он закурил, ноздрей коснулся запах вишни.
— Что, молодчик, наломал дров? — прищурился он.
Браслеты как-то интересно звенят, в их звоне я чувствую силу. Словно меня обнюхивает здоровенный пёс.
— Наломал. — соглашаюсь.
— Ничего, всякое бывает, щас мы быстро приберём тута всё. Вот после корпоративов, это да, убирать не переубирать. Ты ток представь, что находится, штуки диковинные да изуверские.
— Добро, старик. — улыбаюсь его простоватому говору и мы бьём по рукам.
— Зови меня Михаил.
— Хорошо, меня можете звать Алексом.
— Не к чему это выканье, чай не зубастые в лесу сидим. А точно Алексей то ты?
— А что, что-то не так? — мне и правда интересно.
— Не похож ты на Алексея, дружок. — старик лукаво прищуривается и заходит в дом.
Следом за Михаилом, заходят и его помощники.
Каждый в комбезе, как ни странно белом. Несут пылесосы, инструменты, человек шесть-семь, за ними шагает девушка затянутая в комбез, тащит рулон с полиэтиленовой плёнкой. На плече коса, сама рыжая и не высокая, на лице веснушки, ну огонь девчонка, ничего не скажешь. Она весело подмигивает мне, отвечаю тем же. Точно, я же стою по пояс голый.
Кто-то отвешивает оплеуху. Знакомый голос полон яда.
— Только отвернись, а он уже на баб заглядывается. Но на эту не засматривайся, дорого обойдётся.
— Дороже тебя? — поворачиваюсь к Насте, хватая её за тонкую талию.
— Дороже. — серьёзно говорит она. — Внучка Гремучника это, а он её в обиду не даст.
— Что за Гремучник? — в голову закрадываются подозрения.
— Оккультист, заведует уборкой. Зовут Михаил Григорьевич.
— Знакомы. — киваю.
— Когда успел?
— Да, секундой раньше.
— Просто будь с ним осторожнее.
— Такой опасный?
— Не знаю. — Настя ёжится. — Но порою, мне кажется, что он старше меня.
— Понял, буду аккуратнее. — я поцеловал Настю.
Настя ушла, оставляя меня одного.
Из особняка стали появлятся парни в комбезах, они таскали завёрнутые целофан тела.
— Ну и горазд ты. — сзади незаметно подкрались.
Михаил Григорьевич, ходит тихо. Гремучник значит? Интересно, вот зачем кольца.
Старик снова дымил, тот же запах, вишня. Молча развожу руками, мне нечего ему сказать.
