Наверное, я могла бы отдаться ему прямо здесь, под деревьями, возле дороги, но Мэл, не отвлекаясь от поцелуев, уже разворачивал вокруг нас воронку межмирового портала. И я знала, куда он нас вынесет.
Пещера, причудливые преломления света. Кровать. Та самая, огромная.
Мы обдираем друг с друга одежду по-прежнему разрывая поцелуй только для того, чтобы глотнуть воздуха. И можно было бы сорвать все к Звездам магией (ведь теперь и правда можно!), но мне нравится стаскивать ненужные сейчас вещи, смаковать эти мгновения промедления, чувствовать нетерпеливую дрожь от прикосновений – мою и его.
И пока я путаюсь в манжетах (я только что говорила, что мне это нравится? Забудь! Мерзкие тряпки!), Мэл с каким-то мучительным стоном таки сползает вниз по шее, чувствительно прихватывая кожу, ловя бешено частящий пульс. А когда его губы сомкнулись вокруг соска, жадно втягивая ареолу – мучительно застонала уже я.
Манжеты застряли намертво. Я бессильно дергала кисти и металась головой по постели, пока темный творил с моей грудью что-то совершенно умопомрачительное. А потом в какой-то момент я поймала глубокий удовлетворенный взгляд — и не выдержала.
Нет! Хватит с меня связанной беспомощности.
От того, как покорная моему зову откликнулась магия, я едва не испытала оргазм раньше времени. Обрывки рубашки прыснули в стороны. Мэлрис издал сдавленный смешок — и угодил под волну моего “гнева”: серебристая петля захлестнула мужские запястья, вздернула, натянулась… эльф опрокинулся на спину, и я мгновенно вскарабкалась ему на живот, закрепляя отвоеванную позицию.
Мэл даже не попытался избавиться от петли и продолжал послушно лежать, только изумрудные глаза сверкали с вызовом, да красивые губы кривились, сдерживая ухмылку — мол, ну и что ты теперь будешь делать, маленькая неопытная человечка?
Ну не такая уж я теперь и неопытная вашими стараниями, вериалис!
Закончив разговаривать, сама с собой, я легла на него всем телом — грудь к груди, живот к животу.
Прикусила мочку уха и потянула блестящий камушек сережки. Потерлась сосками о гладкую кожу, ловя собственное крошечное удовольствие от этих ощущений. А потом поцеловала, зализала, прикусила то место, где только что терлась — прямо рядом с плоским соском.
Сползла еще ниже, пробежалась губами по напряженному впалому животу, теперь особенно остро чувствуя, как тяжелой, налившейся груди касается твердый ствол. Скользящие обжигающие прикосновения, от каждого из которых по коже разбегаются колющие искры, а дыхание темного — и без того рваное — обрывается.
Я потерлась об него грудью еше, уже намеренно, а не случайно, смакуя новые ощущения, а потом, окончательно осмелев, обхватила горячую плоть ладонью, провела снизу вверх и сверху вниз, удивляясь нежности и бархатистости кожи. Выпустила. Коснулась кончиками пальцев блестящей головки, а потом, вспомнив, как не единожды Мэл порывался целовать меня там, внизу (но ни разу допущен не был!), я нагнулась и одновременно неуверенно и решительно лизнула подрагивающий ствол — вот тебе, темный! И попробуй мне запретить!
Мужская плоть на вкус оказалась приятно солоноватой. Мэл застонал, дернулся в путах, что-то неразборчиво прошипев на эльфийском. Я отпрянула от неожиданности, метнула на темного неуверенный взгляд.
— Не останавливайся, — хрипло приказал мой “пленник”, и у меня в животе от этого голоса остро екнуло.
Я фыркнула, вспомнив кто тут главный здесь и сейчас. Вы посмотрите, лежит голый и связанный, а все туда же — указания раздавать!
И несмотря на то, что мне и самой очень хотелось не останавливаться, ведомая исключительно чувством противоречия, я снова поднялась выше. Оперлась ладонями о тяжело вздымающуюся грудь.
Член теперь ласкал набухшие влажные складки. Я двигала бедрами в медленном, медитативном движении — вперед, назад, вперед, назад…
Чувствуя напряжение, чувствуя, как нам обоим хочется, чтобы он уже скользнул внутрь, заполняя меня. И одновременно смакуя эти мгновения промедления, это невыносимое желание.
Я смотрела на Мэла сверху вниз. А он смотрел на меня — жадный, затуманенный взгляд, приоткрытые, пересохшие губы… такой красивый, такой настоящий. Такой… близкий.
В какой момент я стала доверять ему настолько, что без опасений обратилась за помощью?
В какой момент просто секс для снятия стресса превратился в настолько острую потребность?
Я зажмурилась и наконец позволила горячей плоти скользнуть внутрь — заполняя, растягивая, даря непередаваемое наслаждение. Так туго, так правильно, так хорошо…
Звезды, как же хорошо!
...и когда я успела перехватить эту эльфийскую привычку поминать небесные светила?..
Я не открывала глаз, не смотрела на Мэлриса, двигаясь в собственном ритме, так, как хотелось мне. Но ладонью чувствовала биение его сердца, и казалось, что оно бьется в такт моим желаниям, ускоряя ход вместе со мной.
Знакомое нарастающее напряжение — и я кусаю губы, двигаюсь быстрее, и Мэл помогает мне бедрами — подаваясь вперед, вколачиваясь еще глубже, чтобы в какой-то момент темнота перед глазами вспыхнула мириадами радуг…
Я застыла, ловя дрожь наслаждения — свою и его. А потом без сил опустилась на гладкую грудь, обвивая руками мужскую шею.
Сладкое опустошение в этот раз горчило.
Возвращающаяся по кусочкам реальность приносила с собой усталость, апатию, боль, обиду…
У меня жизнь рухнула. В который раз… а я тут Великое Ничто знает, чем занимаюсь…
Мэл подо мной шевельнулся, а потом мне на голову легла его рука, зарываясь в волосы.
“Выпутался, значит”, — отстраненно подумала я.
Зажмурилась.
И разрыдалась.
Мэлрис эль-Алиэто
Даркнайт Ирондель Янтарная! Ты умеешь преподносить сюрпризы. Но вот конкретно к этому хотелось бы получить пояснения с рекомендациями: как утешать женщину, которую ты только что утешил, а она плачет?
Хотя я хорошо утешил!
Нэйти рыдала почти беззвучно, только сотрясались узкие плечи, а из-под спрятанного у меня на груди лица доносились редкие тихие всхлипы. Горячие слезы капали на голую кожу, мгновенно остывая, щекотно скатывались по ребрам…
А я откровенно растерялся на несколько мгновений. Первый порыв — обнять и погладить. Но я этим и занимался, когда она разрыдалась! Что теперь, руки убрать?..
О, женщины…
Прижимая к себе драгоценную озаренную, я осторожно повернулся на бок, нащупал одеяло и накрыл нас, одновременно приглушая свет в комнате до глубоких сумерек.
Сжавшись в комок в коконе из моих рук и ткани, уткнувшись в меня мокрым носом, Нэйти плакала так, будто хотела выплакать всю боль, накопленную в душе за все годы жизни, а я как дурак молчал, не зная, что ей сказать. И только, прижавшись губами к растрепанной макушке, гладил волосы, вздрагивающую спину и отчаянно жалел, что нельзя всех, кто довел до такого мою девочку, явить сюда, выстроить в рядочек и вызвать на поединок поочередно. И каждого — с особой жестокостью — убить.
