В это время голос с Земли снова заговорил:
– Что с вами случилось? Объясните подробно: кто вас преследует? Ребята, я хочу помочь, не бойтесь меня. Я уже не могу принимать ваш сигнал, сейчас и вы перестанете меня слышать. Следующий сеанс связи будет через двадцать два часа сорок девять ми… – и голос угас.
Николетта, совершенно потерянная, ушла в каюту, села на кровать и закрыла лицо руками.
– Я больше не могу… – заплакала она. – Я это не выдержу…
Джер отвлекся от пульта. Он сказал Энн:
– Продолжай наблюдения! – и сел рядом со своей юной и очень испуганной женой. – Не бойся, Николетта! – ласково сказал он. – Не все потеряно. Ракета повреждена и не может развить большое ускорение. Так что мы еще поиграем с ней в догонялки.
– Ну сколько можно нас мучить? – продолжала плакать Николетта. – Еще никогда в жизни меня не хотели так упорно убить. Сначала пираты точили на нас зубы, потом червоточина чуть не доконала, теперь за нами летит безмозглая и злобная ракета. Я только что вышла замуж и хочу счастья, а не смерти!
Джер нежно обнял ее.
– Крепись, Николетта. Не Ариадна, а мы держим нить своей судьбы. Кто повернет в нужную сторону и будет упорным – тот выиграет. Кто запутается и в отчаянии бросит нить своей судьбы – тот проиграет. Неимоверно трудно бороться до конца и в полную силу. Так хочется на все плюнуть и отдохнуть… Но именно в момент слабости ты можешь упустить свое будущее навсегда.
– Вот я вляпалась – вышла замуж за философа… – поневоле улыбнулась Николетта. – Ты правда думаешь, что мы выпутаемся?
– Я уверен в этом, – серьезно сказал Джер, хотя вовсе не был так уж уверен. – Неделю до Земли мы продержимся, а там посмотрим.
– Но к Земле сейчас летит огромный астероид! Земля не очень удачное место, чтобы укрыться от ракеты!
– Да, я знаю, – вздохнул Джер. – Долетим – тогда посмотрим. Сейчас Энн рассчитывает варианты нашего полета. Мы сможем удерживать ракету на расстоянии, пока летим на полном ходу, но все усложнится, когда мы захотим притормозить для посадки. Ракета не волнуется о приземлении, поэтому может нас догнать в этот момент.
– Вот дьявол! – сказала Николетта. – Сзади ракета – впереди астероид. Вот бы найти способ направить эту чертову ракету на этот чертов астероид!
Джер помедлил, потом сказал:
– Такой способ есть. Нас можно использовать как приманку. Если мы подлетим к самому астероиду, то ракета догонит нас и взорвется вместе с астероидом.
Глаза Николетты округлились.
– Но тогда мы погибнем!
Джер промолчал, что было красноречивее слов. Николетта потрясенно сказала:
– Мы можем спасти миллиард людей, заплатив нашими двумя жизнями!
– Эй, а меня не забыли? – вмешалась Энн. – Я ведь тоже погибну!
Юноша умиротворяюще поднял руки.
– Энн, прежде чем переживать, посчитай, пожалуйста, насколько реалистична эта идея. Может, ничего не выйдет – тогда не о чем и волноваться.
Но увы! – или ура? – этот замысел вполне мог сработать, хотя и с некоторыми допущениями, проверить которые было трудно, – например, никто не знал, исправна ли боеголовка у ракеты-преследователя.
Знать, что ты должен умереть, чтобы спасти множество людей, – трудно.
Николетта впала в какое-то шоковое, отстраненное, состояние.
Джер лихорадочно пытался утешить ее и даже рассказал о теории сохранения информации, о запутанных квантовых траекториях и о сверхсветовом скачке вероятностей.
Николетта послушала и сказала:
– Ничего не поняла. Моногений, ты не можешь проще изложить, чтобы даже глупые фоуры поняли?
Джер попробовал зайти с другой стороны:
– Квантовая механика настаивает на том, что информация исчезнуть не может. Когда мы перескочили в прошлое, то принесли с собой информацию о себе в будущем. И эта информация должна реализоваться в новой мировой линии. Если совсем просто: если мы погибнем сейчас, то появимся снова в двадцать третьем веке, из которого прибыли, только в новом будущем. Такая квантовая реинкарнация. Она возможна из-за того, что наши волновые функции размазаны между двумя временами. Сейчас мы концентрируем их на себе, но после нашей гибели наши волновые функции должны упруго распрямиться и перенести информацию о нас из одной линии времени в другую. Так гласит одна из модных теорий, популярное изложение которой я когда-то читал. Эта упругость связана с тем, что именно мы стали причиной появления нового ответвления времени, но этот момент я понял не совсем хорошо.
– Ты очень умный, – сказала Николетта. – Но лучше просто обними меня, если хочешь утешить.
Они лежали, тесно обнявшись, и им совершенно не хотелось выбираться из уютной постели. Она спросила:
– Одиннадцать лет назад ты сидел в карцере за неуважение к персоналу интерната. Что ты сделал? Настал час раскрыть истину.
Он был готов рассказать что угодно, лишь бы отвлечь Николетту от их положения хрупкой мошки между молотом термоядерной боеголовки и наковальней каменного астероида.
– Директриса нашего интерната очень гордилась своим сыном, который умел дудеть на саксофоне. В тот день в интернате были какие-то важные господа – и она снова вытащила на сцену своего гения, чтобы он сыграл высоким гостям. Мы все ненавидели этого маминого сыночка…
– Почему? – удивилась Николетта.
– Именно потому, что он был «маменькиным», а мы все были безотцовщиной и никому не нужной шантрапой. Вот я и встал возле сцены так, чтобы он меня увидел во время игры. И он меня увидел.
– И что ты потом сделал?
– Я просто достал из кармана лимон и стал его смачно жевать, как яблоко.
Николетта заливисто рассмеялась:
– Какой ты хитрый!
– Рожу маменькиного сынка перекосило, и труба издала неприличный звук – совсем не по нотам. Как потом ругалась директриса! А я, выйдя из карцера, стал героем среди пацанов.
– Мне очень жаль, что твое детство было таким суровым… – вздохнула Николетта.
– Ну, я не считаю, что оно было таким уж плохим. Бывает гораздо хуже!
Девушка сказала:
– Когда маленький ребенок растет в обычной семье – с мамой и папой, с бабушками и дедушками, то он похож на пчелу, которая все время собирает с окружающих мед любви. Он переходит от одного к другому и буквально купается в их обожании.
– Да, о такой жизни мы, детдомовские дети, могли только мечтать…
Николетта спросила:
– А девчонки в вашем интернате были?
– Из девочек формировались отдельные группы. Жили они в другом корпусе, но мы учились вместе и обедали в одном зале.
– Тебе кто-нибудь нравился из девочек?
