– А какое они право имеют за меня решать? – прорычал Миша.
– Кто сильнее – тот и выбирает. И к чему опять эти разговоры? Только душу растравим и ночью спать хреново будем.
– Сбегу, – угрюмо процедил парень. – Зубами стену прогрызу, но свалю.
– Как бы зубы не обломать, – грустно усмехнулся Рафик, моющий полы возле парней. – Многие тут грозились стенки грызть, да всех грызунов давно зарыли. Так-то. Ничего, ребята, когда-нибудь случится ЭТО. Боженька долго терпит, да больно бьет.
– Случится, – поморщился Михей. – Только мы уже копыта откинем.
И парень, стискивая зубы в немой злости, замкнулся в себе. Когда он увидел нутро тюремной жизни, то стал понимать животную сущность людей. Такая жизнь стирала границы между ним и остальными, между человеческим и скотским, заставляла забыть сострадание и доброту. Михей замечал, что они и сами становятся другими. Пока не сломленными, но надломленными. И с ужасом осознавал, что когда-нибудь эта жизнь вытравит из него всю спесь, амбиции и вообще все человеческое. И тогда не останется прежнего Мишки – лишь жалкий оборванец, трясущийся из-за черпака горячей баланды. Такая же тень, как и все вокруг.
* * *
В один из дней после ужина их нашел дядя Никита. Михей даже не сразу узнал его. Весь в каком-то рванье, под глазом – свежий шрам. Мужчина вынырнул из толпы заключенных, поковылял к друзьям.
– Дядя Никита! – обрадовался Михей и стиснул его в объятиях. Парень почувствовал, как тот исхудал – старая фуфайка болталась на нем. Выглядел мужчина скверно.
– Как вы? – кашляя, спросил он. Обменялись последними новостями. Из рассказа селянина Михей понял, что тот серьезно заболел. Мужчина говорил с трудом, держась за бок, после каждой фразы его душил утробный кашель.
– Хотел вот с тобой свидеться, – выдохнул дядя Никита. – Рассказать тебе… про батьку.
– Про папку? – встрепенулся парень. Отец у него пропал больше десяти лет назад. Мужики говорили, что погиб на охоте, что разорвал батю медведь. Четырнадцатилетний Мишка тяжело перенес боль утраты, но потеря кормильца заставила его рано повзрослеть и стать сильнее.
– Да. Я давно порывался, да мне все маманька твоя не давала. Батька твой не на охоте погиб. Мы ведь тогда в сторону Братска ходили. Староста поход организовал.
– Какой еще поход? – напрягся Михей, и сердце заколотилось в груди сильнее.
– На разведку, – сказал дядя Никита. – Староста давно хотел узнать, как там, под Братском. Химзащита у нас была – из Тайшета охотники тогда принесли. Подозревали, что Братск тоже бомбили. Ну и пошли. Да только не все вернулись.
– Что там случилось? – встрепенулся парень. Перед ним неожиданно открывалась тайна, от которой его долгое время тщательно оберегали.
– Не знаю, что это за падаль была. Оборотень какой-то, да еще морок умел наводить. Жуть, чертовщина. Какой только гадости после Войны не наплодилось. Наши мужики там и полегли. И батя твой тоже под Братском остался, гадина эта его убила. А мы… мы даже за своих не поквитались, еле ноги унесли.
В мозг, точно нож, вонзилась догадка. Не зря ведь мать старалась не говорить о том, как пропал отец. Опасалась, что Михей отправится за батькой, боялась за него? А ведь узнай он правду – сорвался бы, ринулся на поиски. И, может быть, сам сгинул бы там, куда ушел отец. Не хотела мать такой судьбы для сына, вот и молчала.
– Мне все мамка твоя не давала рассказывать. Боялась, что ты побежишь отца искать. А куда бежать-то? Там места гиблые, зверье, радиация. Муж пропал, не хотела Ленка еще и сына потерять. Вот и пришлось тебе врать. А вот сейчас рассказал – и хоть на душе полегчало. Боюсь, недолго мне осталось, а то так и унес бы с собой в могилу.
Договорить им не дали. Рявкнул охранник, ткнул дядю Никиту стволом под ребра. Так и разошлись, не закончив разговор. Михей весь вечер молчал, глядя в дощатый потолок. В голове бродили разные мысли, не давали покоя. Да и что он мог сейчас изменить? Столько времени прошло, да и сам он теперь на волосок от смерти. Парень закрывал глаза, и ему виделась одна и та же картина – ночной лес и отец, истекающий кровью, умирающий. Батя полз по ковру из прелых листьев и хвои, а за ним двигалось нечто… То была его смерть.
В эту ночь Михей так и не смог уснуть.
* * *
На следующий день он встал совершенно разбитый. На улице только занимался немощный рассвет, и охранники с привычной злобой и жестокостью поднимали зэков на работы. По дороге в лес Михей еле тащился в хвосте колонны, и Ромка подбадривал товарища, когда тот сбавлял темп. Конвоиры то и дело пинками и криками подгоняли бредущих сзади «отставал». А потом они работали до изнеможения…
Вечером парень валился с ног от усталости. Он все чаще останавливался передохнуть и уже получил несколько предупреждений от охраны. Наконец Батя дал команду закругляться. На землю пали сумерки, и вечерний морозец сковал лужи ледком. Михей покачнулся и едва не упал, вовремя схватившись за дерево. И вдруг замер. Ему показалось, что в сумраке леса между деревьями шевельнулась неясная тень. Будто мелькнула чья-то фигура и растворилась в густеющей тьме. Парень присмотрелся – ничего. Привиделось?
– Мишань, чего там углядел? – Ромка тронул товарища за руку.
– Не знаю даже, – пожал плечами тот. – Кого-то вроде видел вон там, за соснами. Может, показалось?
Ромка тоже пригляделся, но ничего не увидел. Сзади долетел крик вертухая:
– Эй, быдло, хорош лясы точить. Живо стройся!
Через пять минут лесные бригады уже топали в сторону зоны. Волочившийся в хвосте Михей снова обернулся и глянул на полоску леса. И сердце почему-то заколотилось чаще, а по спине пробежал холодок.
К чему бы это?
* * *
– СТААА-Я-ЯТЬ! – противный надтреснутый голос стегнул по ушам. Глаза охранника рыскали с ненавистью по толпе оборванцев. На лице даже не улыбка – мерзкий оскал, словно вертухай смотрел на дерьмо. Михей устало глянул на далекие бараки и плац, куда стекались к ужину заключенные. Опять этот обыск. Достало! ДОСТАЛО!
– ПРИГОТОВИТЬСЯ К ДОСМОТРУ!
Зашевелились зэки, перетасовались, словно карты в колоде. Вдоль ограды вытянулась длиннющая шеренга. Некоторые шатались, будто пьяные – тяжелая работа высосала все силы.
– Опять мурыжить будут, нелюди, – зашушукались в толпе. – Изо дня в день одно и то же. Было бы чего искать!
– Снимай верхнюю одежду!
Оборванцы принялись стягивать бушлаты и затертые фуфайки. «Ищейки» работали быстро, но в то же время – внимательно. Охлопывали и прощупывали складки одежды, заставляли выворачивать карманы, подсвечивали фонарями. Напротив лица Михея повисло рыло вертухая. Караульный смотрел так, что хотелось харкнуть ему в наглую рожу. Парень стиснул зубы, и руки сами поднялись. Обыскав его и Ромку, охранник собрался идти дальше. И вдруг на Михея накатила такая дикая ненависть, что парня затрясло. Усталость смешалась со вчерашними переживаниями, злоба вскипела и хлынула через край.
