Ночь замазала мир сажей. С неба на обожженную землю поглядывала луна, в прорехах туч поблескивали звезды. Все молчали, и никто не решался первым нарушить тишину. Наконец Батя заговорил медленно и тяжело:
– Только этим и жил. Думал, вернусь когда-нибудь в родной дом. Дочки-то уже вымахают, невесты. Может, внуков даже увижу. А тут…
– Слав, а может, ушли куда? – предположил Михей. – Мало ли, чего бывает? Пожар или еще что-то? А ты сразу плохое думать?
Бригадир повернул голову к парню, и в глазах его будто бы мелькнул слабый огонек надежды. И Михей вдруг подумал – может, и правда что-то случилось, и люди просто ушли в другое место? Кто же знает, что могло произойти за столько лет? От нового мира можно ждать чего угодно. Нельзя же так быстро хоронить надежду.
– Михал Саныч, хорошо бы так, как ты говоришь, – выдохнул Батя. – А я, как увидел – так руки опустились. Столько лет ждал, надеялся. А тут меня никто не ждет.
– А сколько лет прошло? – тихо спросила Тайка, глядя на бригадира. Тот посмотрел на девушку, но глаза его будто глядели сквозь нее, в прошлое. И Батя рассказал наконец свою историю.
– После Войны мы ушли отсюда. Ветрами и дождями всякой дряни наносило, фон поднимался. Командир нашей части всех своих собирал, с семьями. И с Чалдонки, и с Ксеньевки уезжали в тайгу, на какие-то секретные базы. Помню, дочки плакали, боялись, а Наталья моя успокаивала их. Тряслись по лесам и бездорожью, укатили в такие дебри, где сами черти заблудятся. Кругом тайга, болота, безлюдье. Медведи около части все истоптали, они, наверное, и людей никогда не видывали. Зато там не фонило и припасов было – на годы вперед. Так и жили первое время, как отшельники в лесах. А потом, лет через семь-восемь, разведка донесла – в родных краях чисто, не фонит и зверья никакого нет. Тогда как раз первые мутанты стали появляться, слухи ходили. Многие захотели вернуться, на земле осесть. Командир понимал, что народ может разбежаться, но разве тут удержишь? Части наши в таких дебрях были, что никто бы не нашел. Кто-то уходил в родные места, кто-то оставался. И мы с семьей решили на родину ехать. Прикатили сюда, подлатали дом, начали новую жизнь. Поселок возрождался – кто-то вернулся из бегов, появились новые жители – бежали с грязных земель. И хорошо все было.
– Слав, а как ты в Комсомольск-то попал? – спросил Мишка.
– Это уже потом, – махнул рукой бригадир. – Лет семь-восемь назад объявился в наших краях командир со своими. Я тогда обрадовался – несколько лет не виделись с ним. Сидели, выпивали, о жизни болтали. И он рассказал, что они ищут какой-то госрезерв, где-то накопали секретные карты и захотели разжиться тем добром. У них в части проблемы начались с едой и горючкой. Помню, я им предложил к нам перебираться, на земле осесть. Но многие из войсковых не хотели. Командир попросил меня с ним пойти – у него людей мало было. Ну и как я мог отказать, если он меня и семью мою тогда спас? Думал, сгоняю на месяц и вернусь. И попали мы точно в лапы комсомольским тварям. Пол-отряда перебили, а остальных…
Мишка никогда не видел Батю таким – из него будто вынули стержень, лишив самого дорогого. Бригадир жил надеждой, а она вот так подвела его.
– Слав, – тихо окликнул парень задумавшегося мужчину. – А тут еще поселения есть?
– Кислый Ключ в десяти километрах, – сказал бригадир. – А через полсотни – Ксеньевка. Люди живут. Точнее… раньше жили. А как сейчас – не знаю.
– Погоди тогда раньше времени хоронить своих, – серьезно сказал Михей. – Завтра дойдем – посмотрим, как обернется. Отдохнуть нам всем надо. Галопом неслись несколько дней, устали.
– Лишь бы только не… – начал было Эстет и умолк. Мишка вопросительно глянул на товарища.
– Ты о чем, Лех?
– Помнишь, в Возжаевке про разбойников говорили?
– Помню. Думаешь, они?
– Да откуда мне знать? – пожал плечами Эстет. – Время такое, чего угодно ожидать можно. Сам подумай – если пожар из леса пришел, то почему лес вокруг деревни целый?
– А зачем всю деревню выжигать, если можно в домах жить и добром пользоваться? – задал встречный вопрос Михей. – Нет, не верю.
– Ладно, хватит, – махнул рукой бригадир. – Утро вечера мудренее. Завтра до Ключа дойдем – там видно будет. Отдыхать надо.
– И то верно, – согласился Мишка. – Слав, ты бы поел.
– Не хочу, – покачал головой Батя.
Неподвижно висела над путниками ночь. Михей молча лежал, глядя в темное небо, затянутое тучами. Что же случилось здесь, в поселке Бати? «Неужели это справедливо – выжить в тюряге, проделать такой путь, чтобы найти пепелище родного дома? – думал парень. – Если так, то как же дорого стоит свобода? И зачем она такая нужна?»
Мишке вдруг пришла в голову мысль, от которой ему стало страшно. А если те твари из Комсомольска отправили отряд в его родную деревню? Что, если эти нелюди и на их земле посеяли хаос и боль? А может, и здесь – их рук дело? Как далеко могли забраться те гады в поисках рабов для своих тюрем? Вопросы валились один за другим, но ответов не было. И оставалась после них в душе неизъяснимая тревога.
Ближе к утру парень спал крепко и потому не слышал осторожных шагов со стороны рощи. Не среагировал и бригадир, дежуривший под утро и задремавший после всех переживаний минувшего вечера. А когда услышал – было поздно. Несколько мужчин с ружьями вывалились на стоянку друзей как снег на голову. Михей успел схватить двустволку, а вот выстрелить – нет. Ему больно двинули прикладом по руке, а затем незнакомец тяжелым ботинком разбил ему нос. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и тут же звонко грянул выстрел. Мишка уже не успел увидеть – кто и в кого стрелял. Его скрутили и поволокли в лес.
* * *
Старый приземистый сарай. Пахнет затхлостью и сыростью. Монотонно барабанят по крыше крупные капли дождя. В углу – куча прелой соломы, на ней – Эстет и Тайка. Лехе тоже хорошо досталось – под левым глазом налился здоровенный фингал, на правой щеке – кровоточащая рана. У девушки рассечен лоб. Батю отходили сильнее всех – разбили нос, повредили руку и ранили выстрелом в ногу. Бригадир в который раз поправляет повязку на бедре, морщится от боли. Михей видит, как кровоточит рана, и отворачивается.
– Суки, – сквозь зубы шипит Вячеслав. – Чтоб вас…
Через щели прогнивших досок сочится утренний свет. Где-то за стенкой, на самой границе слышимости неторопливо льется разговор. Михей прислоняется к щели в стене, смотрит на проснувшийся мир. Там, по ту сторону их «тюрьмы» – какие-то ветхие строения посреди леса, невысокая вышка, несколько человек с оружием у крайнего дома с крыльцом. Тихо качают макушками сосны, а над ними – низкое, хмурое небо.
– Что там? – тихо спрашивает Эстет.
Парень только качает головой и отодвигается от «амбразуры». Какое-то время он сидит молча, потом поднимает взгляд на товарища.
– Лес, вышка, дома какие-то. Не к тем ли бандюкам мы попали, которыми нас по дороге пугали?
