Однако число поверивших было все же велико. Такому результату послужили ошибки МЧС: ведомство до последнего не комментировало точное количество погибших, плохо справлялось с тушением пожара (к вечеру были вызваны дополнительные бригады из Новосибирска и Красноярска – люди думали, что это для того, чтобы найти все 300+ трупов). На первых кадрах с камер наблюдения ТРЦ «Зимняя вишня» было видно, как быстро распространялся огонь, и большинство жителей Кемерово знали, как ТРЦ устроен изнутри (из него действительно было сложно эвакуироваться, это бывшее здание кондитерского комбината). Добавили эмоций комментарий контроллера кинотеатров ТРЦ, которая объявила о том, что не успела открыть дверь в одном из кинозалов, и комментарий кассира, которая заявила, что было продано более 400 билетов. Свою роль сыграл и разнобой транслируемой в федеральных новостях информации: изначально было заявлено о том, что погибших нет; затем одни каналы говорили о том, что погибших четверо, другие, что от 7 до 10; ближе к вечеру каналы перестали озвучивать цифру с формулировкой «точное количество погибших уточняется, ведутся поисковые работы».
В этой ситуации основным каналом распространения выступали социальные сети, в которых фигурировали голосовые сообщения с пометками «мой муж работает в МЧС», «звонили из морга», «у меня там была дочь» и т. п., которые отправлялись и пересылались от близких и знакомых друг другу. Отсутствала и незамедлительная (как это было всегда) реакция губернатора области А. Тулеева – главного «рупора» и авторитетного ньюсмейкера в регионе. Позднее губернатору пришлось признаться, что он не мог приехать на место катастрофы из-за того, что передвигается на коляске.
Российскаие граждане привыкли не очень-то доверять официальным СМИ. Поэтому недостаточно профессиональная коммуникация со стороны органов власти в ситуации очевидной трагедии усугубила это недоверие. В эту эмоционально перегретую атмосферу и пришелся фейк, вызвавший столь бурную реакцию и серьезные последствия.
2.3. Современные медиа как цивилизационный фон постправды и фейков
Современные технологии дают исключительные возможности для трансляции самых различных смысловых картин мира. Цифровые технологии, основанные на идеях дискретности, алгоритмичности, вычислимости, программируемости, радикально изменили весь современный жизненный уклад. И так же, как ранее форматами интеграции социальной жизни выступали коммуникативные практики с использованием исторически сложившихся технологий медиа, так теперь таким форматом предстает цифровая медиализация, интенсивное развитие и применение которой существенным образом изменило публичную социальную коммуникацию.
Прежде всего, радикально расширилась доступность публичной коммуникации. Практически любой пользователь, имеющий выход в мобильную связь и интернет, входит в коммуникативную сеть глобального масштаба. Это резко изменило расстановку смысловых акцентов в публичной коммуникации.
Речь идет о переносе акцента с социальных значений (предметных и ценностно-нормативных) на личностные смыслы, т. е. оценочно-эмоциональные компоненты представляемого и транслируемого смыслового содержания опыта. Если ранее социальная коммуникация преимущественно была связана с выделением и трансляцией социальных значений – относительно устойчивых образцов, стилей, транслирующих ценностную культуральную нормативность, то в нынешней ситуации речь идет все больше о презентации и трансляции непосредственно самих уникальных личностных переживаний, иногда даже персонально не агрегируемых. Instagram, отчасти Facebook, YouTube являют поток репрезентаций личностных смыслов «от первого лица». Они направлены не столько на порождение некоего опыта сопереживания, сколько на презентацию самих переживаний и их распознавание.
Собственно, именно это столпотворение самопрезентаций и мнений иногда трактуется как ситуация постправды, фейковой информации. Между тем, речь идет об изначальной особенности коммуникации, которая, благодаря современным технологиям, вышла на первый план. Речь идет о широчайших возможностях позиционирования самосознания (идентичности) «от первого лица», погружения его в контекст публичной социальной коммуникации, где оно уже в формате «от третьего лица» (как идентификация) получает обратную связь в виде позитивных и негативных оценок.
В этом плане любой контент социальной коммуникации в каком-то смысле фейкоподобен, а современные коммуникативные практики способствуют не столько консолидации социума, сколько его дивергенции и ширящемуся на этой основе недоверия.
Между тем, именно доверие, с самого начала истории homo sapiens было платформой, расширение которой способствовало выживанию и экспансии этого вида. Вехами развития такого преимущества были речь, письменность, другие знаковые системы и коммуникации, способствовавшие созданию смысловых картин мира, объединяющих большие массы людей: религии, идеологии, экономики. Однако современные сетевые технологии коммуникации порождают обилие неоднозначной, вызывающей сомнение в добросовестности информации. В настоящее время впервые в истории мы мы сталкиваемся с технологически обеспечиваемым разветвленным недоверием, иногда перерастающем в агрессию, выходящую офлайн.
Это порождает формы «технологического обеспечения доверия» и безопасности вроде блокчейна или других форм электронного цифрового контроля (мониторинга, блокировок и т. п.), неизбежно ограничивающих права и свободы.
К этому добавляется непродуманная гипертрофированная пропаганда прав человека без учета роли и значения ответственности, что дополнительно стимулирует рессентимент, эгоцентризм, конфликты и агрессию. Права человека – великое достижение современной цивилизации – предполагают баланс взаимной ответственности, нарушения которого деструктивны, оборачиваясь «институциональным склерозом» [Olson 1982]. Возникает противоречие между институтом прав человека, прав личности на свободу слова и мнения – с одной стороны, и необходимостью противодействия разрастанию фейков, практикам травли и буллинга, защитой тайны личной жизни, репутации, здоровья, собственности, а то и жизни.
А этому обществу и каждому его члену есть что терять. Современный социум и его образ жизни являются буквальной реализацией великого проекта гуманизма Просвещения с его лозунгами: «Человек есть мера всех вещей», «Все на благо человека, все во имя человека!» Перефразируя известный советский анекдот, можно сказать, что мы знаем этого человека. Это каждый из нас. Кластеризация рынков, избирательных технологий достигла индивида: машину тюнингуют под тебя, архитектура компьютера, fashion формируются под индивидуальные потребности. Современный маркетинг nudge с использованием Big Data позволяет удовлетворить и даже стимулировать любые потребности. Из этого следует несколько важных обстоятельств.
Во-первых, этому обществу и каждому его члену есть что терять.
Во-вторых, любые достижения современной цивилизации: почта, медицина, компьютеры, авиация, высотные здания, водохранилища, все средства транспорта и коммуникации – могут быть использованы для ее же разрушения.
В-третьих, в отличие от традиционного общества, где ценности выстроены иерархически (от простейших физиологических до ценностей трансцендентных), в этом социуме все ценности (включая трансцендентные) приведены к общему знаменателю маркетизации, фактически становясь рубрикаторами рынка массового потребления. Эта культура имманентна и самодостаточна.
