Очевидно, этим и объясняется как интерес к «информационным войнам», так и эффективность этой информационно-коммуникативной технологии в политическом процессе. Так же, как, наверное, и важность средств массовой коммуникации как политического института. Кто его контролирует, тот и держит в руках ключ к проектно-сетевой политической реальности.
Главный конфликт вокруг этого контроля над «постинформационным Третьим» – конфликт государства и гражданского общества, определяющий качественную палитру специфики современных обществ. Но вопрос не только в прямом контроле. Кто прорвался, создав Событие, кто определил новостную повестку дня, тот уже добился существенного результата на пути к победе. Яркими подтверждениями этого являются выход футбольных фанатов на Манежную площадь в Москве в 2010 году, формы гражданского протеста между выборами в Государственную Думу 2011 г. и президентскими выборами 2012 г., события 2020 года в Беларуси.
Так противостояние участников гражданского протеста против фальсификаций на выборах в Госдуму (и примкнувших к нему оппозиции – внесистемной и отчасти системной), с одной стороны и политического режима – с другой, во многом свелось к созданию новостных поводов – Событий: митингов, шествий, автопробегов… При этом, если оппозиционные митинги, фактически, были off line продолжениями активности on line возникших сообществ, то акции их противников организовывались по инициативе «сверху».
В результате выявился определенный предел такой технологии разрешения конфликта. Агрессивная атака властей, обвинения в стремлении к захвату власти, запугивание общества «оранжевой революцией», стравливание рабочих и интеллигенции, жителей провинции и столиц, привели к тому, что движение за честные выборы, возникшее как гражданское движение, целью которого было формирование легитимных институтов государственной власти, стало политизироваться. С точки зрения развиваемого подхода, произошла «эволюция "Третьего"». Если первоначально протест был адресован самой государственной власти, то постепенно он втягивался в рамки избирательной кампании по выборам Президента. И в этих условиях борьба за создание новостных поводов стала приводить к спорам вокруг численности участников этих акций («у кого митинг больше»), вырождаться во взаимные обвинения и инвективы, типичные для избирательных кампаний. В этой ситуации ключевым Событием могли стать сами президентские выборы, выявленные манипуляции на которых способны дать уже новые импульсы формирования российского гражданского общества, перевести эти импульсы на качественно новый уровень.
Однако развитие событий приобрело несколько иной характер. И ряд особенностей этой динамики становится ясным именно в терминах развиваемого подхода к пониманию природы информационных войн. Так, итоги думских выборов 5 декабря 2011 года стали толчком для развития масштабного информационного конфликта, вышедшего за рамки избирательной кампании. Все участвовавшие в выборах партии, в целом, были согласны с их результатами: ЛДПР и Справедливая Россия на следующий день после выборов поздравили своих кандидатов и избирателей с прохождением в Государственную Думу. Но все же, 5 декабря стало Большим событием.
Протестное движение, возникшее после думских выборов в РФ и президентских в Беларуси носило гражданский характер. В терминологии информационной войны с фальсификаторами выборов это была апелляция к государственным институтам власти по обеспечению легитимности новых властных инстанций, наказания виновных в выявившихся фальсификациях. Моментом истины стал демонстративный отказ политического режима в учете этих требований. Оказалось, что «Третий», к которому апеллировали избиратели, оказался их противником.
И это стало моментом истины, когда общество поняло – с какой властью оно имеет дело, а власть поняла реальное отношение к ней, как и то, что общество поняло, что она поняла… В результате последовавшие за этими событиями президентские выборы предстали слаболегитимной процедурой, а гражданский конфликт стал приобретать все более политизированный характер, крайне обострившийся к процедуре инаугурации в начале мая 2012 года.
А поскольку одна из сторон конфликта, которая узурпирует позицию «Третьего», вряд ли может ли победить в конфликте с помощью рассмотренного нами типа информационной войны интерпретаций, конфликт приобретает совершенно иную конфигурацию.
Некоторые следствия
Таким образом, можно сформулировать главные особенности рассмотренного типа «информационных войн», выделяющих их в специфическую технологию формирования и разрешения информационных конфликтов:
– это не только и не столько взаимные пропагандистские, манипулятивные атаки, сколько конфликт интерпретаций, в которых обозначаются противоборствующие стороны, инициаторы этих действий, их мотивация, интересы;
– реальным адресатом информационных войн является не противник, оппонент, а некий «Третий» (группа влияния, инстанция, лица, принимающие решение) на апелляции к которому обосновывают свои действия противоборствующие стороны, с целью активизировать его действия;
– если это манипуляция, то манипуляция «второго уровня», то есть манипуляция нее только и не столько оппонентом, сколько своеобразное провоцирование, «троллинг» «Третьего»;
– механизмом «активации» «Третьего» выступает Большое событие (возникшее или созданное) в информационном пространстве.
Тем самым, развиваемый подход дает новые возможности анализа не только самих информационных войн, но и политического процесса, их порождающего. Так объясняется эффективность этой информационно-коммуникативной технологии в политическом процессе. Так же, как, наверное, и важность средств массовой коммуникации как политического института. Кто его контролирует, тот и держит в руках ключ к проектно-сетевой политической реальности. Главный конфликт вокруг этого контроля над «постинформационным Третьим» – конфликт государства и гражданского общества, определяющий качественную палитру специфики современных обществ. Но вопрос не только в прямом контроле. Кто прорвался, создав Событие, кто определил новостную повестку дня, тот уже добился существенного результата на пути к победе. Тому много примеров из современной политической активности от публичной политики до политического терроризма вроде акции братьев Царнаевых в Бостоне этом году.
Яркими подтверждениями этого являются и некоторые российские реалии: протестный выход футбольных фанатов на Манежную площадь в Москве в 2010 году, формы гражданского протеста между выборами в Государственную Думу 2011 г. и президентскими выборами 2012 г.
Так противостояние участников гражданского протеста против фальсификаций на выборах в Госдуму (и примкнувших к нему оппозиции – внесистемной и отчасти системной), с одной стороны и политического режима – с другой, во многом свелось к созданию новостных поводов – Событий: митингов, шествий, автопробегов… При этом, если оппозиционные митинги, фактически, были off line продолжениями активности on line возникших сообществ, то акции их противников организовывались по инициативе «сверху».
4.3. Идейные предпосылки деформации исторической памяти
Проблема фейков в пространстве исторической памяти имеет глубокие корни. За столетия до эпохи современных информационных войн как отдельными лицами, так и целыми коллективами создавались разнообразные по виду, форме и качеству исполнения фальсификаты, призванные тем или иным образом «сконструировать» в глазах целевой аудитории желаемую для их создателей и заказчиков картину национальной реальности. Особое место среди таких «произведений» занимают подделки исторических документов и памятников письменности, поскольку именно этот тип фальсификатов обладает наибольшей семиотической нагрузкой и способен в доступной и развернутой форме донести до адресата такого «сообщения» целый комплекс данных, необходимых для формирования у него новых аспектов мировосприятия. Многие подделки такого рода продолжают оказывать влияние на массовое сознание нашего общества вплоть до настоящего времени, являясь объектом непрекращающихся псевдонаучных спекуляций и мощным инструментом манипулятивного воздействия на общественные массы со стороны разнообразных социально-политических сил.
