– Ладно, правильно вы меня отчитали. – Молли вздохнула. – Эх, ну у вас и пыльно! Слуги-то есть? Плохо работали, – авторитетно заявила она. – Вон на картинах пыль прямо столетняя. Ладно, протирать некогда, они уже, наверное, придут скоро. Хоть огонь в камине разведу!
Молли опустилась на колени на медвежью шкуру перед камином и начала складывать в него дрова, аккуратно лежавшие на подставке рядом.
– Даже медведь небось ирландский, – проворчала она, покосившись на шкуру.
Я пропустил это мимо ушей. В камине уже заплясали первые огоньки, они манили меня с невероятной силой. Я протянул к ним руки, но…
– Тепло чувствуете? – уныло спросила Молли. – Вот и я нет.
Я попытался поднести ладони еще ближе к огню, но она дернула меня за рукав:
– Поджариться решили?
– Разве что немного подрумяниться, – сообщил я, и она криво улыбнулась.
– Где тут еда хранится?
Я задумался. Еду мне подавали на стол.
– Наверное, где-то на нижних этажах. Чувствуй себя как дома, можешь все подготовить, как опытная служанка.
Она сурово качнула головой.
– Мы сейчас в равном положении, я вам не служанка. Я иду искать еду, а вы накройте на стол. Знаете, где посуда хранится? – Я покачал головой. Откуда мне знать? – Ох, ну вы даете! Ладно, хоть стулья к столу подвиньте! Сможете?
С поисками посуды и еды Молли справилась блестяще – вот что значит служанка!
– Джем, сухари, вяленое мясо, еще джем, засохший кекс, три бутылки вина, копченый сыр, – огласила она, расставив добычу на столе. – Неплохо! В такие моменты очень жалеешь, что не можешь проголодаться. Но вообще-то запасов мало на такую ораву. Я думала, в домах вроде этого всего полно.
– Может, в оранжерее что-то осталось? Вроде этого… салата мангольд.
Молли просияла.
– Я, когда только приехала к вам, первый месяц в Фоскаде жила. И Добрый Джентльмен все время приходил к нам с овощами и букетами какой-то зелени. Говорил, это салат для здоровья. Мы из него суп варили! Никогда не могла понять, где он все это зимой берет, прямо волшебство какое-то. А чего такое «оранжерея»?
И я повел ее в оранжерею. Я не бывал там с детства, но дорогу в эту стеклянную пристройку помнил отлично. И сейчас у меня сжалось сердце: в моей памяти оранжерея навсегда осталась солнечным, теплым местом с цветами и мамой, сидящей на складном стуле, а сейчас там был холод, хоть и не такой лютый, как на улице. Сквозь стеклянные стены было видно только темноту. Никаких цветов, только жалкая подмерзшая зелень. Впрочем, Молли бросилась к ней с восхищением и начала что-то нежно ворковать, перебирая листья и вытаскивая из земли какие-то грязные корешки.
– Репа! Свекла! Ох, вот эти листья были вкусные, я их помню!
Приятно было видеть, как кто-то снова здесь возится. Молли набрала полные охапки подмерзших листьев и кореньев и потащила их в столовую. Воды в доме не нашлось, таскать ее было некому, так что корнеплоды она быстренько обожгла на огне, держа щипцами, а салаты протерла от земли краем пледа. Сложила все это в вазу и довольно водрузила ее в центр стола.
Потом мы занялись приготовлениями более тонкого свойства. Картину, висевшую над камином, – очередное символическое воспевание горестей Ирландии – сняли, а вместо нее притащили из кабинета и повесили портрет моего отца. В основном, конечно, все это делала Молли, которую даже в ее состоянии смело можно было прозвать Мощная Молли. Я помогал чем мог: стоял рядом и давал советы.
На портрете отец был в военной форме, куда более молодой и привлекательный, чем я его помнил. Молли тяжелым взглядом сверлила его лицо, пока вешала и выравнивала картину, стоя грязными ботинками на стуле, обитом шелком.
– Ладно, все равно хороший он был человек, – сообщила она после долгих размышлений и спрыгнула на пол.
Я критически оглядел ее. После визита в оранжерею одежда у нее была вся в земле, и эстетического удовольствия это не доставляло. Мне пришла в голову мысль.
– Хочешь переодеться? Я дам тебе одежду своей матери. Думаю, отец сохранил что-то из ее вещей.
Молли призадумалась.
– Ладно, ведите, – важно сказала она наконец. – Всегда мечтала приодеться как дама.
Я повел ее в мамину спальню с гардеробной. Как я и предполагал, отец оставил все нетронутым, будто мама однажды вернется и захочет найти свои заколки и гребни на тех же местах, где их оставила. Мне стало так грустно, что я тут же выскочил обратно.
– Выбери себе что-нибудь, я буду у себя, – пробормотал я и ретировался.
У себя в гардеробной я собрал все мужество, чтобы отлепить одежду от своего противно бледного тела и раздеться. Ну, хоть пуговицы расстегивать не пришлось: за последние сутки я еще сильнее усох, так что легко вылез из жилета, рубашки и брюк.
Зато в красоте нового наряда я решил себе не отказывать – выбрал самый дорогой костюм, который заказал у портного незадолго до… до… до происшествия. Наряд был совсем не траурный, наоборот, предназначался для времени, когда я буду пленять светский Лондон. Синие брюки, тончайшая батистовая рубашка, бежевый сюртук и, моя гордость, жилет с леопардовым узором. Я мужественно натянул все это на себя, но застегнуть смог только брюки: пальцы слушались уже совсем плохо. Ладно, позже закончу. Историю с шейным платком я решил даже не начинать – обойдусь.
Чтобы выглядеть получше, начистил зубы ароматической солью – я помнил, что это соль, но мне она предсказуемо показалась совершенно безвкусной. Воды в умывальном кувшине, конечно, не нашлось, прополоскать рот было нечем, так что остатки соли я просто проглотил, даже не поморщившись. Преодолевая отвращение, я даже смог причесаться. В зеркало смотреть не хотелось, но любопытство победило ужас, и я мужественно взглянул. Лучше бы не смотрел. Несмотря на милосердное свечное освещение, я выглядел хуже, чем в прошлый раз: более серым, более неживым. Но погрузиться в пучину отчаяния по этому поводу я не успел: в комнату заглянула Молли.
Я был немного ошарашен такой бесцеремонностью – женщина, даже служанка, не должна видеть джентльмена полуодетым, – и все равно невольно улыбнулся при виде ее. На Молли было платье времен дамской моды моего детства: невероятно высокая талия, короткие рукавчики, квадратный вырез на груди. Цвет когда-то был изумрудным, но давно поблек. На плечи Молли накинула сиреневую шаль – никакого представления о сочетании цветов! Чтобы волосы не висели жуткими безжизненными плетьми, она закрутила их в узел на затылке, но все равно напоминала призрака начала века, неупокоенную невесту, бросившуюся в озеро от любви к какому-нибудь мистеру Дарси или Найтли из любимых романов моей мамы. И все равно она выглядела во всем этом заметно лучше, чем в своем старом тряпье.
– Там кто-то подъехал! – торжественно объявила она. – Застегивайтесь быстрее.
Это легче было сказать, чем сделать, – и, кажется, по моему виду она это поняла. Я охнул от неожиданности, когда она подошла ко мне и начала ловко застегивать пуговицы на рубашке. Такое поведение было бы шокирующе неприличным, будь мы живы, но я об этом даже не заикнулся, стоял и наслаждался тем, как ловко ее руки помогают мне скрыть мое жуткое тело. Она застегнула рубашку, жилет, потом сюртук.
