– Тебя я тоже оживлю, если трилистник соберу, – великодушно сказал я и покосился на нее, чтобы увидеть восхищение и благодарность.
Я всегда любил производить на других впечатление. Правда, никогда не думал, что докачусь до того, чтобы пытаться впечатлить нищую ирландскую воровку и радоваться этому, как ребенок. Как низко я пал.
Но она посмотрела на меня весьма снисходительно.
– Мистер, вы сказку, что ли, плохо слушали? Вернуть можно только одного человека: камни копят-копят силы, забирают у тех, кто их хранит, и тогда могут на кого-то потратить. Я-то и удивилась, когда вы камень к леди Бланш приложили. Подумала, ишь какой вы благородный, на нее силу тратите, вместо того чтоб самому ожить. Влюбились, наверное!
– Кхм. Не влюбился, но да, это и значит быть джентльменом, – промямлил я, чтобы не выдавать себя.
Даже и не подумал бы истратить камень на кого-то еще, если бы помнил, что камень такой маломощный. Молли посмотрела на меня с юмором – так, будто все поняла.
– Честно говорю: жить мне и самой очень хочется, но я смирилась уже как-то со всем этим, а вы – нет, по глазам вижу. И вы же все-таки граф, у вас прав больше, чем у меня. Я, конечно, аристократов всяких терпеть не могу, но для вас исключение сделаю. У вас в семье все полезные: батюшка ваш сотням людей работу нашел, брат помогает мертвым свои дела перед смертью закончить, или, скорей, после смерти, хе-хе. А вы меня спасли. Без вас я бы в том переулке померла, и все. Вы идти мне помогали, подбадривали, доктора хотели найти, к брату отнесли.
Хорошо, что я теперь не мог покраснеть от неловкости, а то непременно бы это сделал. Я даже не думал, что она помнит нашу встречу в переулке, – она никогда о ней не упоминала. К брату я ее отнес, чтобы он потренировался на ней оживлять, а потом спас и меня, но сказать все это сейчас духу у меня не хватило, правда иногда – совершенно излишняя вещь.
– В общем, славный вы парень, – искренне сказала Молли. – Хоть и страшный сейчас, как чума, уж простите.
– На себя посмотри, – церемонно ответил я, но не стал врать себе: мне нравилась ее оскорбительная искренность.
Она фыркнула, потом обеими руками сжала мою руку:
– Говорите, что надо делать, только быстрей: нехорошо мне, чувствую, что уж недолго осталось.
Я в который раз вспомнил девиз нашей с Беном школы, который, судя по эскизу могильного камня, так нравился отцу: «Ставить служение выше собственных интересов». В моем пансионе Молли уж точно не бывала, но сейчас готова была провести свои последние часы в соответствии с этим девизом. Я был тронут, но благодарить слуг – это уж слишком, поэтому просто милостиво кивнул. Все воображаемые Джоны внутри меня встряхнулись ото сна, и каждый снова обрел надежду воплотиться.
– Идем. Плана у меня, если честно, нет. – Я вздохнул. – Буду просто действовать разумно. Как говорится, «думай как ирландец, поступай как три стакана назад».
Молли недоверчиво нахмурилась, а потом хохотнула:
– Ого, вы запомнили! Может, и в Ирландию однажды съездите, а?
– Не думаю, – ответил я.
А потом взял с кресла шаль леди Бланш и накинул ей на плечи: не хватало еще, чтобы вся улица любовалась ее голыми синеватыми руками.
– Ух, какой вы галантный, – хихикнула Молли, опять усмотрев в моих действиях намерения куда лучше, чем они были на самом деле.
Я оставил рубиновое ожерелье на столике, закрыв отделение для камня, – теперь ничто не намекало на то, что это отделение вообще существует. На секунду мне стало жаль, что я так плохо помню Вернона Роуза. Что за человек придумает спрятать одну ценность в другую? Не боялся ли он, что рубины украдут? И еще множество вопросов без ответа. Как жаль, что с мертвыми никак не поговорить и все их загадки остаются без ответа навсегда. Вот, например: мой отец, как оказалось, был не таким уж плохим человеком, несмотря на покореживший его душу ирландский камень, – так отчего же тепла ему хватало на всех, кроме нас с Беном?
– И папенька ваш галантный был, – прошептала Молли, словно прочитав мои мысли, пока мы пробирались сквозь тихий темный дом. – Я знаете как тряслась, когда в Лондон приехала? Вообще-то я и ехать сюда не хотела, домоседка я, люблю в огороде копаться, приключения все эти – не по мне. У меня семья замечательная, а уж страна и вообще лучшая в мире! – Она мечтательно вздохнула. – Но нам так сильно деньги были нужны, я и подумала: поеду в Лондон, спасу своих. Там, говорят, все богатые, работы полно, а я не бездельница! Приехала, а все совсем не так. Сижу в Фоскаде, трясусь, друзей нет. Во Флинна я сразу влюбилась, а он и внимания на меня не обращал. Теперь-то я понимаю, почему он мной заинтересовался, когда я в богатый дом устроилась, а тогда такой дурой была! В общем, мне ужасно страшно и грустно было. А Добрый Джентльмен однажды пришел раздавать овощи и подарки, заметил меня и говорит: идем, у меня есть для тебя подходящее место. И в этот чудесный дом привел, к чудесной леди. Такой уважительный мистер! Не лапал, ничего такого. Я тогда подумала: везет же его детям!
Я вздохнул, но промолчал. Молли, похоже, наконец сообразила, что разговоры об отце для меня – как нож острый, и сменила тему:
– Вы уверены, что этот граф вам камень отдаст? Судя по всему, не очень-то он добрый.
– Не добрый и не отдаст. Но я буду делать то, что получалось у меня при жизни лучше всего.
– Красоваться?
– Нет, – возмутился я. – Убеждать! Вести дипломатические переговоры. А ты будешь… М-м… Меня морально поддерживать.
– Ясно… – протянула Молли, которая, судя по всему, понятия не имела, что значат слова «дипломатический» и «морально».
Мы вышли на улицу. Снежная буря разгулялась только сильнее – последний отчаянный порыв зимы перед надвигающейся весной. Шагая по родному кварталу с Гарольдом, я чувствовал тревогу и страх, мне было стыдно перед всеми, кто видел меня рядом с ним. А сейчас я чувствовал себя прекрасно. Вот как действует компания себе подобных!
Снегопад надежно скрывал нас от прохожих: обычная парочка, разве что слишком легко одетая. Я жестом предложил Молли взять меня под руку. Она недоверчиво покосилась на меня, потом торжественно положила ладонь на мой локоть и пошла, выпятив грудь и едва не обгоняя меня. Видимо, так она изображала важную даму. Я улыбнулся.
Такого мира на душе, как в эти десять минут пути между домом леди Бланш и особняком графа Ньютауна, я, кажется, никогда в жизни не чувствовал. Мир видится таким прекрасным, когда знаешь, что вот-вот его покинешь: парящие в воздухе пушистые хлопья снега, туманные огни фонарей, звонкий стук лошадиных копыт на мостовой, чья-то рука на твоей руке. Я сжал невзрачный камешек в кармане сюртука.
Вот бы сработало.
Какой сегодня день, я понял еще до того, как войти в ярко освещенный особняк. Кареты въезжали в ворота со всех сторон, желающих было столько, что гостям приходилось ждать своей очереди на вход. Похоже, сегодня пятница, тот самый большой бал. На секунду мне стало стыдно за свой вид: как я туда зайду? Но потом я разозлился: в этом виноват хозяин дома, вот пусть и заглаживает свою вину, хочет он того или нет.
