Со стороны мы выглядели изумительно мирно: гость, беседующий с хозяином на маскараде. Никто вокруг не догадался бы, о чем идет разговор на самом деле: смерть, месть, оживляющие камни. Все-таки интересная штука – жизнь.
Гарольд бросил на меня взгляд, в котором я четко прочел желание дать мне кулаком по лицу. Но маска достопочтенного очаровательного джентльмена держалась на его лице сильнее, чем завязанная на бархатную ленту карнавальная маска, и позволить себе такой моветон при гостях он никак не мог. У волка острые зубы, но в данный момент он принимает гостей, так что не может пустить их в ход.
– Вы ведь хотите собрать все три камня, верно? – спросил я, сам еще не зная, куда это приведет. – Но у меня-то положение более выгодное, чем у вас.
– Зато умрешь ты гораздо раньше, – продолжая мило улыбаться гостям, ответил Гарольд. – И тогда я найду их, не волнуйся. Спасибо за интересную беседу, но не нужно меня шантажировать, у тебя не получится.
Шантажировать. О, Гарольд. Спасибо за идею. Изумительно.
– Но именно этим я и собираюсь заняться, – сказал я, хотя минуту назад о таком даже не думал. – Я знаю про вас много интересного и вполне успею это рассказать.
– Тебе никто не поверит. Это глупо.
– Думаете, все эти люди обрадуются, если узнают, что вы бьете женщин? – настаивал я. – Тут самый цвет Лондона. Герцоги, лорды. Да, вы скоро умрете, но если потеряете репутацию, это пятно останется на вас и после смерти. А если отдадите мне камень, клянусь, я сохраню ваше доброе имя.
Гарольд взял с подноса подошедшего слуги бокал шампанского.
– Доброе имя? Ох, Джон. Ты даже не щенок, ты цыпленок. Глупый и для еды непригодный. Это все, что у тебя есть? – Я храбро продолжал смотреть на него, и он со вкусом отпил шампанского. – Тогда прошу, не стесняйся. Поделись со всеми здесь своими открытиями.
К такому я был не готов, но храбро вытащил у него из рук бокал, размахнулся и швырнул его в огонь, целясь в дальнюю стенку камина. Сила броска у меня была так себе, но стояли мы близко, а хрусталь, разлетаясь о камень, издает дивный звон. Внимание всех мне привлечь не удалось, музыканты играли слишком громко, но ближайшие пары оглянулись на звук. Я надеялся, что Гарольд сейчас скажет: «О нет, Джон, остановись, я сделаю все, что ты скажешь», но он стоял и смотрел, будто все это его забавляло.
– Должен вам кое-что сообщить, – начал я, стараясь говорить со всей громкостью и силой, на какую способен был мой немощный речевой аппарат. – Наш любезный хозяин, граф Ньютаун, на самом деле не очень-то хороший человек. Он на моих глазах ударил беззащитную даму. – Эффекта это не произвело, и я прибавил: – До крови. Очень сильно.
Я надеялся, что они заинтересуются хотя бы из любви к сплетням и разнесут этот слух повсюду, но остановившиеся пары глянули на меня, как на комедианта, фыркнули и, потеряв ко мне интерес, снова закружились в танце, пытаясь поймать упущенный ритм. Я нахмурился.
Заинтересованно наблюдавший за моей попыткой Гарольд сделал короткий жест, и перед ним тут же вырос слуга. Гарольд что-то тихо сказал ему, и слуга, вышколенный и послушный, как машина, скользнул на другой конец зала, к музыкантам.
– Ты кое-чего не знаешь, – весело сказал Гарольд. – И уже не узнаешь, милый Джон. Но я не сержусь, я даже окажу тебе услугу. Дам тебе то, чего ты так хотел: успех в высшем свете. Не благодари. – Он отсалютовал мне бокалом и глотнул шампанского.
Слуга что-то передал дирижеру, и музыканты перестали играть. Сбившиеся с шага танцоры сделали еще несколько па и остановились, недоуменно пытаясь понять, почему смолкла музыка. Я с тревожным, тяжелым чувством наблюдал за ними и только краем глаза успел заметить движение Гарольда. Он дернул за ленту, удерживавшую мою маску на месте. Узел развязался, и маска упала. Я резко отвернулся, но ближайшие танцоры при виде меня все равно охнули.
– Дамы и господа! – Гарольд закашлялся, жутко, тяжело, как в доме леди Бланш, но тут же выпрямился. Гости внимали его хриплому негромкому голосу в полной тишине. – Я всегда даю вам самые экзотические развлечения, но сегодня я превзойду самого себя: это гость не просто из заморских краев, а с того света. Уверяю, такого не было еще ни в одном салоне. – Взгляды гостей медленно обратились ко мне. – Знакомьтесь: подлинная звезда сезона, оживший мертвец. Только сегодня и только для вас. Вы сможете всем сказать, что увидели такое чудо первыми! А теперь, музыканты, играйте снова.
Он подтолкнул меня вперед. Вокруг заохали и засмеялись – немного нервно, но весело. Никто не воскликнул: «Какой кошмар!» Новое развлечение, да еще такое запретное и странное, пришлось ко двору. Я затравленно огляделся и заметил свое отражение во всех зеркальных стенах. Увидел то, что видели они все: серого, иссохшего уродца, перекосившегося на один бок.
Я хотел поднять маску, которую Гарольд бросил на пол, но остановился. Все на меня смотрели, восхищенно перешептываясь, и я почувствовал разом отчаяние и свободу. Камень Гарольд мне не отдаст, это ясно. Зря я на это рассчитывал. Мне нечем ему угрожать, нечем шантажировать. Я проиграл.
Музыканты бодро играли кадриль. Я всем телом ощущал сухость, будто раствор Бена выветрился окончательно. Так почему бы не провести оставшееся время так, как я всегда мечтал? Вот единственное, что мне остается: наслаждаться вниманием. Веселиться и забыть.
Я спустился с пьедестала и подхватил идущую мне навстречу веселую вдовушку, ту самую, которую пытался в прошлый раз обмануть, изображая знатока шампанского. Она благосклонно глянула на меня. Я притянул ее к себе и потащил танцевать, не приглашая, не представляясь, не говоря ни слова. Она охнула, но, похоже, была в восторге. Я взял ее руку своей рукой, и она тихо вскрикнула от холода, но с любопытством сжала ее сильнее.
– Какой восхитительный трюк! – прошептала она, когда мы начали танцевать. – Я понимаю, как вы добились таких холодных рук: держали их в холодной воде. Ногти накрасили синим, на лице у вас грим. Но откуда такой мутный взгляд?
– Хотите, раскрою вам свой секрет? – хрипло спросил я, приблизив лицо к ее уху. – Я действительно мертвый.
И я высунул свой черный язык. Вдова отшатнулась, вырвав руку из моей руки. Я усмехнулся. Нас сразу начали толкать со всех сторон, и я подтянул к себе чью-то партнершу. Та вскрикнула от неожиданности, но, увидев, что похитил ее тот самый уникальный гость, которого представил хозяин вечеринки, растаяла, заулыбалась и вложила ладонь мне в руку.
– Вы молчите, чтобы не выходить из образа, я понимаю. – Она игриво улыбнулась. – В каком театре вы работаете? Я приду на вас посмотреть!
Я проигнорировал вопрос, но она только засмеялась, и мы закружились в танце.
Моему плану танцевать, пока не упаду замертво, помешало только то, что ноги двигались все хуже. Я не попадал в ритм, не слышал музыку, мир словно отодвигался, и в конце концов я остановился совсем, выпустив руку партнерши. На меня наталкивались танцоры, я искал взглядом Бена или хотя бы Гарольда, хоть какое-то знакомое лицо, но меня окружала только пестрая мешанина лиц, за которой, будто контур волшебного дворца, возвышался прекрасный камин с огромными часами в виде оленя. Я только сейчас заметил, что золотой олень весь утыкан стрелами: символ побежденной англичанами Ирландии. Оленя я был рад видеть, как родного. Среди ярких красок и громких звуков он смотрел на меня укоризненно и сурово, будто осуждал за взятие Ирландии.
