— Понимаю, милорд, — кивнула я. С какой-то стороны ситуация выглядела смешной, но смеяться мне не хотелось.
— Вот и хорошо, — произнес таможенник, вложил листок в мой паспорт и протянул мне. — Меня зовут Али ин Масуд вин Ахмаль. Я буду рад увидеть вас в своем доме. С братом, разумеется.
— Благодарю вас за приглашение, милорд! — ответила я и почти бегом вылетела за дверь.
Рассмеяться я позволила себе только на улице, когда увидела поджидавшего меня Генриха. Тот сидел на скамеечке, попивал кофе из бумажного стаканчика и с красной феской на голове выглядел почти таким же, как халифатские мужчины.
— Что-то случилось? — спросил он, увидев меня. — Вы долго, я начал волноваться.
— Чуть не вышла замуж за Али ин Масуда вин Ахмаля, — ответила я и протянула Генриху паспорт с листком. — Даже не смотрела, что он там написал.
Генрих нахмурился, вынул листок и прочел:
— Малая песчаная улица, дом шесть. И почему мне это не нравится?
— Мне, честно говоря, тоже, — призналась я. — Вроде бы лип ко мне, а взгляд неприятный. Оценивал меня не как женщину, а как… — я замялась, подбирая нужное слово, но так и не подобрала. Генрих понимающе кивнул, и я добавила: — Приглашал нас с вами в гости.
Генрих убрал паспорт и записку во внутренний карман пиджака и ответил:
— Пойдемте отсюда, Людмила. Похоже, от здешней таможни лучше держаться подальше.
Я была с ним полностью согласна.
Аль-Ахнарт, большой приморский город, был ослепительно белым, сухим и солнечным, с густыми брызгами зелени в садах, мелодичным пением священников с высоких башен и статуями существ, чем-то напоминавших осьминогов.
— Кто это? — спросила я, когда мы проходили мимо одной из них. Женщины в глухих белых балахонах клали к ногам чудовища пестрые цветочные бутоны, и казалось, будто оно идет по крови.
— Один из Морских богов, — ответил Генрих. — Я когда-то знал их по именам, но сейчас уже забыл.
— Жуткий, — негромко сказала я. Генрих понимающе кивнул.
— Халифатцы морской народ, — произнес он. — Что видели, тому и молились.
Я невольно поежилась, представив, как такой кракен поднимается из моря в поисках добычи. По счастью скоро мы свернули в очередной проулок, и статуя осталась позади.
Погребок, в который мы спустились, был совсем маленьким. Всего три столика, стойка, за которой белела громада кабатчика, и запах жареной рыбы. Мне невольно вспомнилась похожая разливайка в соседнем с моим доме, только пахло оттуда не рыбой, а проблемами. Воняло на весь район. Мы сели за один из столиков, и кабатчик о чем-то спросил, но я, разумеется, не поняла ни слова. Генрих ответил ему на том же языке, кабатчик кивнул, и Генрих со вздохом вынул из кармана монетку и принялся катать ее по столу — туда-сюда, туда-сюда.
— Что он спрашивал? — поинтересовалась я.
— Чего угодно господам, — ответил Генрих и сказал едва слышно: — Я заказал мидий с лапшой, обязательно с базиликом. Это блюдо и то, как я катаю монету — знак для марвинцев. Запоминайте, вдруг понадобится.
Я понимающе кивнула, стараясь спрятать подальше нарастающую тревогу.
Лапша с мидиями, кстати, была такой вкусной, что я сама не заметила, как откинула вуаль и опустошила тарелку. Кабатчик оценивающе смотрел в мою сторону, а потом о чем-то сказал Генриху, указывая на меня, и расхохотался.
— Что ему нужно? — сердито спросила я. Генрих улыбнулся, и мне сделалось спокойнее.
— Говорит, что тебе надо кушать по десять таких порций, ты очень худая, — он снова прокатил монетку по столу и произнес: — Знаешь, какие тут красавицы в моде? Дева, ликом подобна луне, взошедшей над морем, ее бедра — подушки шелковые, пухом набиты.
— Ну, до такой девы мне далеко, — невольно обрадовалась я.
Кабатчик принес десерт. Когда я запустила вилку в слоистую пахлаву с орехами и медом, в погребок вошел джентльмен совершенно северной наружности. Бледный и светловолосый, он выглядел угрюмым и больным. На лацкане его пиджака красовалась золотая брошь в виде нефтяной качалки, и я подумала, что это один из инженеров, добывающих олеум. Количество золотых перстней на руках было таким же, как у местных — пальцы едва не ломались.
Незнакомец сел за наш столик, не дожидаясь приглашения, всмотрелся в лицо Генриха и сделался еще бледнее. Потом он спросил:
— Так вы все-таки выжили, ваше высочество?
— Я был в то время совсем в другом месте, — ответил Генрих. Незнакомец понимающе кивнул.
— Рад видеть вас живым. Чем наше агентство может вам помочь.
— Вернуть мне мою корону, — произнес Генрих. — Справитесь?
Лицо незнакомца словно треснуло, выпуская улыбку.
— Справимся, — заверил он. — Сложные случаи как раз по нашей части. Меня зовут Анри Амиль. Я вам помогу.
Из погребка мы отправились на переговоры в такую затертую и неприметную контору, что было страшно смотреть. Возле входа прямо на земле сидел оборванец, постукивая плошкой для подаяния, рядом с ним собака грызла мосол. Он мазнул по нам таким взглядом, что я сразу поняла, что это не просто попрошайка. Амиль замешкался, вынимая из кармана мелочь, и Генрих поинтересовался:
— А то помпезное здание на улице Хамадди? Отец, помнится, говорил, что это ваш главный центр.
Амиль улыбнулся. Монетки зазвенели в плошке, и оборванец затянул какую-то унылую песню.
— Это наш архив. Можете, кстати, заглянуть в свободное время. Недавно рассекретили бумаги по делу тамерского посланника, убитого при штурме посольства. Удивительные стихи он писал, оказывается!
Я невольно вспомнила о Грибоедове.
Вскоре мы оказались в длинном сумрачном коридоре, и Амиль, толкнув одну из дверей, приказал:
— Побудьте пока здесь, миледи. Мы скоро вернемся.
«Проверка», — поняла я.
Всю обстановку комнаты составлял стул. Я села и, не в силах избавиться от ощущения чужого взгляда, стала читать про себя стихи. Когда-то я на спор выучила «Гамлета», и с тех пор это помогало мне сосредоточиться и взять себя в руки.
Да и время можно скоротать.
Проверка заняла около часа. Когда Амиль заглянул за мной, то я заметила, что он выглядит гораздо спокойнее, чем раньше. Вскоре мы уже сидели в крошечном кабинете, пили кофе, и Генрих рассказывал о том, как оказался в клетке. Амиль слушал и водил указательным пальцем по ладони, словно записывал что-то важное. Поймав мой заинтересованный взгляд, он коротко ответил:
— Мнемотехника, миледи. Откуда вы, кстати?
— Это вторая часть нашей истории, — произнес Генрих и тут же спросил: — А что, видно, что миледи не из Аланберга?
Амиль рассмеялся.
— Ну разумеется! Походка, манера держаться и смотреть, да и такая одежда для нее непривычна. Вы, конечно, стараетесь соответствовать, миледи, но от вас за версту разит чужачкой. Не просто человеком из другой культуры. Я бы сказал, что вы вообще из другого мира, хотя это, конечно, невозможно.
