— Вы сможете снять рубашку и жилет? — спросил Кравен, обтирая руки полотенцем. Я кивнула и со стоном принялась расстегивать пуговицы.
— Здесь страшная скука, — пожаловалась я. — Виктор посоветовал поучиться верховой езде, и вот чем это кончилось…
— Не знаю, что на это ответить, — сказал Кравен. — Я вот работаю, и мне никогда не скучно.
— Работать? — с ужасом спросила я. — Ох, только не это!
Вскоре Кравен осмотрел меня, нашел только ушибы и ни единого перелома, и я заметила, что он бросил пристальный взгляд на мою левую руку.
— Как я? — всхлипывая, поинтересовалась я. Доктор ободряюще улыбнулся и произнес:
— Все не так страшно, как кажется. Проведете денек в кровати и будете, как новенькая. И я еще выпишу вам мазь от ушибов.
— Какая досада! — вздохнула я. — Я как раз собиралась на пикник со своими новыми друзьями.
Кравен прищурился.
— Ты в силе — и друзей хоть отбавляй, Ты в горе — и приятели прощай, — произнес он. — Думайте о себе, Милена, а не о тех, кто хочет поживиться за ваш счет.
Мне казалось, будто у меня в животе зазвенела туго натянутая струна.
— Но кончу тем, откуда начал речь: не может жизнь по нашей воле течь, — проговорила я, понимая, что могу и не выйти из этой комнаты. Тогда Генриху останется лишь отомстить за меня. Как жаль, что это совсем не утешает.
Кравен рассмеялся.
— Вы русская? — спросил он по-русски. Деваться было некуда. Я кивнула.
— Вы тоже, как я вижу, — ответила я, стараясь держаться спокойно и непринужденно. Кравен улыбнулся.
— Кто бы мог подумать, что встречу соотечественницу в другом мире, — произнес он. — Как вас угораздило?
— Провалилась, когда пошла на обед, — ответила я. Нет, я точно не выйду отсюда живой. Прощай, Генрих. — А вы?
— А меня сбила машина, — сказал Кравен, глядя мне в лицо так, словно хотел увидеть кого-то знакомого. — И я очнулся на мелководье, хорошо, что не захлебнулся.
Некоторое время мы молчали. Затем Кравен произнес:
— Вы в опасности, Милена. Вы и ваш брат. Я попробую вам помочь, но мне нужна правда. Что именно вы ищете в Фаринте?
— Военного преступника, — ответила я, не сводя с него взгляда. Доктор Кравен и бровью не повел. — Вашего коллегу, в некотором смысле. Доктора Эрика Ланге.
Кравен понимающе качнул головой.
— Тогда все намного проще. А то Гвен решил, что ваших хозяев заинтересовали его дела с белым льдом.
— Белый лед? — переспросила я. — Это еще что такое?
— Наркотик, — коротко ответил Кравен. — Ваш дядюшка держит торговлю по всему материку. Конечно, он забеспокоился от внезапного появления племянников, которых, говорят, повесили в халифатах.
Кажется, пришла пора вздохнуть с облегчением.
— Нам нужен только Ланге, доктор Кравен, — ответила я. — Помогите.
— Помогу, — кивнул Кравен. — Я делал ему пластику лица.
«Вот откуда взялись деньги на его счету», — подумала я. Кравен поднялся со стула и протянул мне руку, помогая встать.
— В следующий раз придумайте что-то другое, а не падение с лошади, — посоветовал он уже на фаринтском так, словно кто-то подслушивал нас. — Вдруг я тогда не окажусь рядом, чтобы вам помочь?
— Хорошо, доктор, — холодно ответила я. — Разумеется.
Кравен подцепил со стола листок бумаги для записей и карандаш и быстро что-то написал и сунул листок мне в руку.
— Завтра, — едва слышно прошелестел он. — Я дам вам его портрет.
— То есть, он действительно попаданец, и он не Ланге? — уточнил Генрих.
Мы встретились возле банка: несмотря на заверения Кравена в том, что все в порядке, у меня по-прежнему ныло в боку. Генрих оценил мое состояние и предложил отдохнуть в каком-нибудь приятном месте.
— Именно так, — ответила я, пригубив густого вина. — И мы с тобой умудрились влезть в здешнюю наркоторговлю.
Приятное место оказалось маленьким кафе, высеченным прямо в скале. Отсюда открывался великолепный вид на море, бухту и сосновый лес, а диванчики были завалены мягкими подушками так, что я смогла устроиться вполне удобно. Генрих и в самом деле умел выбирать места для свиданий.
Интересно, с кем он встречался раньше? Кого любил?
Я тотчас же напомнила себе, что у нас не свидание. Несмотря на хорошее вино и фрукты, несмотря на то, что в этой части кафе-пещеры мы совершенно одни, несмотря на то, что Генрих сидит так близко, и у него какой-то новый одеколон, с приятным травянистым запахом — нет, это не свидание.
И те женщины, которые ему нравились и отвечали взаимностью, тоже большой кусок не моего дела. Незачем и думать об этом.
— Твой дядя сразу понял, что дело нечисто, — продолжала я. — Он был уверен, что Виктор и Милена Готти повешены в халифатах, а тут мы свалились ему на голову! Кравен сказал, что Гвен Бринн курирует наркоторговлю по всему Фаринту, и мы его, мягко говоря, заставили насторожиться. Какой-то белый лед.
— О, — понимающе протянул Генрих. — Серьезная вещь. В Аланберге стоит баснословно дорого.
— Пробовал? — поинтересовалась я. Генрих посмотрел так, словно я сказала невероятно глупую и обидную вещь.
— Ни в коем случае, — ответил он. — Я не такой дурак, чтобы разрушать себя собственноручно.
Я ободряюще улыбнулась.
— Поэтому ты и выстоял.
Генрих сделал глоток вина и спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Ты сильно ударилась?
— Ты об этом спрашиваешь уже восьмой раз, — с улыбкой заметила я. — Все в порядке. Ушиблась, конечно, но без последствий. Думаю, моему соотечественнику можно верить.
У нас не свидание. Я сказала себе об этом еще раз. Но Генрих смотрел на меня так, словно это было именно оно. Словно это было что-то намного важнее и глубже, чем свидание.
— У Кравена остался портрет Ланге, — сказала я жестче, чем планировала. — Мы получим его новое лицо и отправимся на поиски. Честно говоря, мне хочется держаться подальше от нашего с тобой доброго дяди.
— Мне тоже, — признался Генрих и вдруг рассмеялся. — Забавно получается! Гвен Бринн ведет свои дела, живет спокойно, и тут вдруг мы. Я понимаю, почему он так напрягся.
— Говорил с ним сегодня? — спросила я. Генрих кивнул, и я неожиданно обнаружила, что он держит меня за руку. Мягко, осторожно, словно боясь причинить боль.
Это прикосновение одновременно успокаивало и заставляло дрожать. С момента нашей встречи прошло совсем немного времени — и мы стали слишком близки друг к другу. Слишком быстро, слишком близко.
Мне стало страшно, и я сама не знала, чего так боюсь.
