Вызванный тюремный доктор Юркевич констатировал смерть арестованной. О происшествии сразу было доложено начальнику тюрьмы. Господин Матеевский в сопровождении вооруженных стражников направился в дежурное помещение. Рот пила чай, была весела и спокойна. На вопрос о том, что она натворила, Рот выразила искреннее непонимание, доложив, что во вверенном ей женском отделении должный порядок. Чай позволила себе, пользуясь свободной минуткой. На прямой вопрос, на каком основании она расстреляла арестованную, Рот ответить не смогла. Более того, заявила, что ни в кого не стреляла. Господин Матеевский потребовал сдать оружие и пройти освидетельствование доктором Юркевичем. Рот вынула из ящика стола револьвер, приставила к виску и произвела выстрел. Пуля пробила ей голову. Помочь было невозможно. Причиной подобного поведения доктор Юркевич назвал внезапное помутнение рассудка на почве истерии, которая случается у женщин при наступлении определенного возраста или при различных обстоятельствах семейной жизни.
Закончив, Зволянский ожидал, какое впечатление произвела история. С виду Александр Ильич казался невозмутим.
– Смотрительницам женских отделений не полагается иметь оружие, – сказал он.
Эраст Сергеевич полностью согласился.
– Пронесла с собой. Никому не придет в голову досматривать смотрительницу.
– Эта… Рот, – Александр Ильич произнес немного брезгливо, – была знакома с убитой?
– Никак нет… До того как… известная вам особа была помещена в камеру Литовского замка, никаких общих связей. Ни мужчин, ни подруг. Посторонние люди из разных слоев общества…
– Тогда в чем причина такого поступка? Женщина может застрелить другую женщину в порыве ревности…
Зволянский покачал головой.
– Любовный мотив полностью исключен.
– Иными словами, надо поверить, что у смотрительницы случилась внезапная истерия…
В голосе Александра Ильича мелькнули нотки, не предвещавшие ничего хорошего. Опасное лезвие взмахнуло у горла. Пора было выпускать козырь, припрятанный в рукаве.
– Записка господина Матеевского вызвала сомнения. Я счел нужным провести дополнительное расследование, – сказал Зволянский, сложив ладони на докладной папке.
– Очень хорошо, Эраст Сергеевич, ближе к делу…
– Мы допросили надзирателей и стражников, чтобы выяснить обстоятельства, которые не попали в записку. Установлены сведения, что мадам Рот около половины седьмого утра провела в женское отделение постороннего… Имеется свидетель…
– Только один свидетель?
– Так точно, стражник Фоменко… Остальные стражники не подтверждают его показания. Да и Фоменко, можно сказать, заметил мельком из караульной.
– Что за история? Один видит – остальные нет. Почему никому не пришло в голову остановить чужака?
– Двое стражников караула уверяют, что никакого посетителя не было. Более того, Фоменко не смог достоверно описать неизвестного, не помнит, мужчина или женщина.
– И ничего более?
– К великому сожалению, – сказал Зволянский так, чтобы было ясно: сделали все, что в человеческих силах, и даже капельку больше. – Фоменко показывает: видел, как смутная тень мелькнула. У него не возникло мысли остановить или спросить, кто такой.
– Быть может, кто-то из тюремного ведомства или адвокат, часто посещающий тюрьму?
– Адвокаты так рано не приходят, а при посещении оставляют роспись в книге посетителей. Первая запись от девяти утра, – скромно заметил Эраст Сергеевич, показывая, что и этот факт был проверен. – Чиновник тюремного ведомства не водит дружбы с подчиненными. Тем более со смотрительницами женских отделений…
С этим Александр Ильич был согласен, на службу в тюрьму шли дамы, прямо сказать, на редкого любителя. Или особого ценителя. Уж как посмотреть.
– А этому стражнику, случаем, не привиделось с пьяных глаз? – спросил он.
– Отличается трезвым поведением и образцово несет службу…
– В таком случае, кто это был?
– На этот счет есть предположение…
– Эраст Сергеевич, не скромничай…
Это звучало поощрением. Призрак бритвы растаял до поры до времени.
– Не хочу будить ненужные опасения, но, возможно, оправдывается худшее…
Прозвучавшее было понятно обоим. Александр Ильич выдержал паузу, чтобы обдумать то, к чему и сам склонялся.
– Полагаете, изобретение Иртемьева все-таки попало в нечистые руки и этот случай – результат действия аппарата?
– Предположение, которое разумно объясняет поступок мадам Рот. В женскую истерию, тем более внезапную, простите, не верю…
– Не слишком хорошая новость, не находите? – спросил Александр Ильич, не ожидая согласия. – Если джинн в самом деле выпущен из бутылки, последствия могут быть…
Он не договорил. Ему и директору Департамента полиции последствия были очевидны во всей ужасной красоте. Стоит сложить расстрел в Литовском замке, происшествия в гостинице «Виктория», в доходном доме на Гороховой – и революционные бомбисты покажутся шаловливыми малышами.
– Если тщательно проанализировать ситуацию, – продолжил Зволянский фразой, какая редко попадалась ему на язык, – велик шанс, что machina terroris
[4] Иртемьева еще не найдена.
– Почему так решили?
– В противном случае произошедшие смерти не имеют смысла.
Александр Ильич отнесся с недоверием.
– Как же объяснишь?
– Некто желает заполучить аппарат, но не знает, где тот находится. Он прилагает усилия для розыска, по-своему допрашивая свидетелей. Полагаю, гость Литовского замка заставил смотрительницу отвести его в камеру к арестованной, чтобы задать той вопросы. А потом тщательно замел за собой следы…
– Ты противоречишь сам себе. Каким образом этот субъект принудил Рот уничтожить арестованную, а потом и себя, если у него не было аппарата?
– Ответ может находиться вне границ привычных доказательств…
– Говори напрямик, Эраст Сергеевич.
Зволянский собрался с духом и сказал:
– Животный магнетизм. Или гипнотизм. Или нечто в этом роде, не признаваемое современной наукой.
– Твои личные выводы? – спросил Александр Ильич, глядя прямо в глаза директору департамента.
– Так точно, – ответил Зволянский, не считая нужным упоминать автора этого вывода. Главное ведь не придумать, а вовремя доложить начальству. Тем более он знал, кому предлагает сумасбродную идею, за которую в другом кабинете получил бы нагоняй, – Александр Ильич чрезвычайно интересовался спиритизмом и всем непознанным. С точки зрения практической пользы для полиции, так сказать.
