– Завтра сеанса не будет, – сказал он. – Обязательства ваши исчерпаны. Считайте себя свободным человеком, если, конечно, пожелаете.
– Это невозможно, – возразила она, вытирая сухой глаз.
– Сегодня утром Квицинский найден мертвым. Для вас все закончилось. Во всяком случае, как для агента охранного отделения.
Известие Муртазина приняла чрезвычайно спокойно.
– Ах вот оно что… Как он погиб?
– Не имеет значения, – ответил Ванзаров, чтобы не поощрять женское любопытство. – Когда Квицинский ушел, выглянули в окно?
– Как-то само собой вышло…
– Куда он пошел?
– Было темно… Ничего не разобрала… – Муртазина сделала движение, будто хотела вцепиться в его руку. – Родион Георгиевич, я боюсь!
– Чего же?
– Там… – Она показала в сторону дома на другом берегу канала. – В тех окнах… несколько прошлых ночей я видела огоньки… Они плыли по воздуху… Как будто искали чью-то душу… Я знаю, кого они ищут… Они ищут меня… Спасите!..
Еще одну чистую головку замутил спиритизм. Переубеждать бесполезно. Чтобы утешить испуганную барышню, Ванзаров попросил показать, где именно она видела огоньки. Муртазина указала на окна гостиной и кабинета Иртемьева.
– Представьте: тишина. Ночь. И вдруг – вспыхивают… – Она не могла успокоиться.
– Вчера огоньки появлялись?
– Да. Поздно ночью. Мне не спалось, подошла к окну, а там…
Из кресла на капитанском мостике раздался тяжелый вздох. Проснувшись, мадам Рейсторм смотрела на людей, что выплыли в ее гостиную из сонных видений, мутным взглядом. Вдруг выхватила офицерский кортик, который прятался в складках шали, и замахнулась.
– Убийца! – закричала она так пронзительно, что у Ванзарова зазвенело в ушах. – Мерзавка! Нинка, акула злобная! На тебе кровь невинная! Ты и моей смерти хочешь, подлая! Так вот тебе…
Пожилая дама принялась колоть воздух с редкостным остервенением, нанося удары сверху вниз. Если бы клинок достиг цели, горничная превратилась бы в котлету. Муртазина не шевелилась. Ванзаров крикнул ей, чтобы несла капли, а сам принялся ловить старческую руку с кортиком.
Обезоружить мадам Пират оказалось несложно. Получив ушат проклятий и плевков, Ванзаров обнял Елизавету Марковну так, что она не могла шевельнуться, пока горничная не влила порцию успокоительного. Мадам затихала, как остывающий чайник, булькая руганью, пока не угомонилась совсем. Кортик Ванзаров попросил забрать и спрятать от нее подальше.
Старуха погрузилась в глубокий и спасительный сон. Помочь Муртазиной было сложнее. Горничная плакала и просила верить: она никого не убивала. Ей так страшно, так страшно, как будто вокруг бродит призрак. И спасения нет.
Сейчас Ванзаров мог помочь только советом: никому не открывать. Особенно призракам. Потерпеть хотя бы несколько ближайших дней.
17
Дом на Бассейной
Лебедев подглядывал в щелочку. Погорельскому же места не хватило, он стоял позади криминалиста, делая вид, что ему совершенно безразлично, только поднимался на цыпочки, стараясь заглянуть через мощные плечи Аполлона Григорьевича, чего еще никому не удавалось.
В комнате для приемов на простом венском стуле, широко расставив ноги в начищенных сапогах, сидел мужчина не старше тридцати лет, в плечах крепкий. В кулаке он сжимал фуражку-московку. Одет был в простой пиджак, светлую (праздничную) косоворотку. Брюки заправил в сапоги. Перед ним, немного согнувшись, стоял господин в жилетке и сорочке, рукава которой были закатаны до локтей. Он держал тонкую цепочку, на конце которой покачивался хрустальный шарик. Медленно отведя шарик, господин пристально заглянул в глаза сидевшему, сделал движение ладонью, будто смахивает пыль, и наклонился к его уху. Аполлон Григорьевич видел шевеление губ, но не мог разобрать слов. Кажется, пациенту задавались вопросы. На каждый он отвечал «да», растягивая, как в песне. Пошептав, господин в жилетке выпрямился, надел сюртук и щелкнул пальцами перед носом мужчины. Тот вздрогнул, огляделся и тяжко вздохнул.
– Как самочувствие?
– Хорошо… Не жалуюсь, доктор… Вроде тихо… Поможет ли?
– Поможет, господин Семенов, не сомневайтесь.
– Ну, раз так. – Мужчина поднялся и крепко потряс руку доктора Токарского, который скривился от такого простодушия. – Очень вам признательны, а то житья совсем не стало.
Выпроводив пациента, Токарский вернулся в кабинет, где ожидали гости.
– Прошу простить, господа, – сказал он с поклоном. – От этого господина легче отделаться, чем переносить сеанс.
– Не похож что-то фабричный на пьяницу, – бесцеремонно заметил Лебедев. – По виду – старший мастер или токарь высшего оклада с Путиловского завода. Такой пролетариат не пьет, а книжки читает.
– В этом вся беда, – согласился Токарский. – Господину Семенову как-то попался «Капитал» Маркса, и стал он его самостоятельно изучать. Ничего не понял, но только теперь Маркс разговаривает с ним.
– О чем же? – спросил Лебедев, еле сдерживая смех.
– О прибавочной стоимости. О чем же еще может говорить Маркс с рабочим Семеновым у него в голове.
Аполлон Григорьевич заржал так, будто находился у себя в лаборатории, ко всему привычной, чем вызвал улыбку Токарского.
– Вот и получили публичный урок гипноза, – добавил он.
Кулаком Лебедев вытирал глаза и брызнувшие слезы.
– Ну, если ваш гипноз, коллега, справится с Марксом, сниму шляпу.
– Посмотрим. Если Семенов не вернется, значит, победили мы марксизм. Должен признать, что гипноз не так всесилен, как хотелось бы.
Аполлон Григорьевич выразил большой интерес к вопросу.
– А сколько же исцеляются?
– Общих цифр нет, каждый доктор ведет свою статистику. В моей практике результат, скажем так… – Токарский задумался. – На сто человек – сорок перестают пить совсем, еще двадцать держатся больше года, десять – срываются через месяц, а с остальными ничего поделать нельзя.
Одобрение Лебедев выразил хулиганским свистом.
– Надо же, я-то думал, что пять, от силы – шесть, семь…
– Вы почти угадали, коллега, – ответил Токарский, зная, чем польстить великому криминалисту, знакомству с которым обрадовался чрезвычайно. – Европейские и американские доктора считают, что гипнозу, как таковому, поддаются шесть-восемь человек из ста. Есть, конечно, авторитеты, которые называют куда большие цифры. Так, доктор Льебо заявлял, что у него в клинике излечиваются девяносто два пациента из ста. Но я считаю такие цифры завышенными. По моему мнению, никак не больше десяти.
В уме Лебедев прикинул: выходит, из населения столицы примерно сто тысяч можно загипнотизировать. Совсем немало. Вот тебе и эстрадное развлечение.
– Поразительные сведения, – признался он. – Нигде раньше не попадались.
