– Зря стараетесь, жандарм, я вам ничего не скажу.
В уголке губ запеклась кровь, на виске расплылся синяк, разбитая бровь красовалась засохшим следом.
– Себе хуже делаете, Крашевская, – ответил полковник. – Доктор, заходите, не бойтесь. Хватит прятаться в коридоре.
Собравшись с духом, ординатор перешагнул порог камеры, сделал два шага к лавке, откашлялся, снял шляпу и прижал к груди.
– Добрый день, мадам, – проговорил он натянутым, высоким голосом. – Позвольте представиться, меня зовут Охчинский Константин Владимирович, имею честь служить ординатором в больнице Святителя Николая Чудотворца. Рад знакомству…
Пирамидов отметил: докторишка хоть и трусит, но держится молодцом, чтобы не уронить честь мундира, то есть белого халата, так сказать. А задиристая полька не ожидала, какой сюрприз ей приготовили, притихла. Осталось узнать, какой толк из задумки Квицинского выйдет.
– Здравствуйте, доктор, – проговорила Крашевская покорно. Во всяком случае, без вызова. – Вы пришли меня лечить?
– В некотором роде, – ответил он и попросил стул с табуретом. Надзиратель занес требуемое.
Охчинский поставил потертый венский стул посреди камеры, а перед ним табурет.
– Извольте сюда, – указал он Крашевской.
Кто бы мог подумать, что при докторе бешеная полька станет такой смирной. Вот что делает имя врача. Она села, сложив руки на коленях. Ординатор подвинул табурет, присел перед ней. Пирамидов видел его спину и затылок. Крашевская смотрела доктору в лицо.
– Ничего не бойтесь, вас никто не тронет, сидите спокойно, слушайте мой голос, – мягко и чуть напевно проговорил Охчинский.
Как фокусник, он вынул цепочку с часами и стал покачивать перед ней.
– Смотрите вот сюда… Слушайте мой голос… Только мой голос… Вам хорошо… Тепло… Веки тяжелеют… Вам хочется спать… Вам хорошо… Только мой голос…
Крашевская опустила веки, голова ее поникла, как будто заснула. Охчинский спрятал часы и протянул к ней руку. Она резко откинула голову так, что изогнулась шея, и осталась лежать затылком на спинке стула, свесив руки. Грудь ее часто поднималась от тяжелого дыхания. Губы шевелились, она что-то бормотала.
Чутьем Пирамидов догадался, что творится что-то неладное. И вправду, докторишка подошел к нему совершенно растерянный.
– Это что, гипноз? – спросил полковник.
– Видите, в чем дело… Такая неожиданность, – мямлил Охчинский. – Я совершенно не ожидал, что такое случится… В моей практике подобное впервые…
– Да что случилось? Умерла она?
– Нет, конечно… Простите, могу я задать вопрос?
Полковник поторопил нетерпеливым жестом. Все эти интеллигентские сопли он на дух не выносил. Квицинского тут не хватает.
– Мадемуазель случайно не практикует спиритизм?
– Да, что-то такое… То ли медиум, то ли магнетизер… Мой сотрудник называл ее «электрическая женщина»…
– Электрическая женщина, – повторил Охчинский. – Я так и подумал… Видите ли… Дело в том, что она не находится в гипнотическом сне…
– А что, обморок?
– Куда более странное состояние… Я видел такое на сеансе спиритизма, поэтому могу предположить… Она в трансе.
– В трансе? – повторил Пирамидов, не зная, как обращаться с таким странным предметом. – Что еще за транс?
– Медиумический транс. Она в мире спиритических видений.
Ах, как не хватает Квицинского! Заварил кашу и нырнул в канал. Вот что теперь делать? Это полковник и спросил у Охчинского.
– Задавайте ей любые вопросы, – ответил тот.
Спиритизм или гипнотизм, да какая разница! У начальника охранки не осталось выбора. Придется рискнуть. Он потребовал от ординатора покинуть камеру, что тот исполнил с большим облегчением. Полковник присел на табурет. Крашевская явно была не в себе, так сказать. Из-под прикрытых век виднелись белки глаз. Голова ее дергалась и моталась, как от невидимых толчков.
– Вы меня слышите? – попробовал Пирамидов.
– Слышу, – не своим голосом ответила электрическая женщина.
– Могу спросить?
– Спрашивайте…
– Где аппарат Иртемьева?
– В Петербурге…
– Где точно?
– Спрятан…
– Где спрятан?
– В доме…
– В каком?
– Квартира в доходном доме…
– У кого?
– Вам известно…
– Назовите имя.
Крашевская вздрогнула, застонала и резко подалась вперед так, что полковник отпрянул. Она что-то пробормотала…
– Громче, – потребовал он.
– В-а-н-з-а-р-о-в, – чуть слышно пробормотала она.
Этого было достаточно. Все подозрения, все сомнения, все догадки Пирамидова нашли подтверждение. Да еще какое. Спиритические силы врать не будут. Им сверху видно все. Не зря все-таки жулик Квицинский жалованье получал… Есть шанс обыграть всех… Теперь надо действовать безжалостно.
38
Дом на Миргородской
Начальник сыскной полиции Петербурга, коллежский советник Шереметьевский, умел дружить с нужными людьми. Дружба помогла не только сделать карьеру, занять должность в полиции, но и продержаться на неспокойном месте достаточно долго. Вот и вчера, отдавая долг дружбе, он угощал обедом чиновника Войтова. И не зря деньги потратил. Тот под большим секретом после пятой рюмки сообщил, что один шустрый чиновник сыска зачастил с визитами прямо к директору департамента. Вот такая неприятность. А уж выводы делать, какие сочтете нужным.
Выводы Шереметьевский сделал. Как только Ванзаров появился в приемном отделении сыска, он позвал его к себе в кабинет, был чрезвычайно вежлив, спрашивал, чем может помочь, и проявлял отеческую заботу, в чем ранее не был замечен. Ванзарову надо было немного: проездные деньги, которые выдавались чиновникам сыска на извозчиков, давно потратил, так что попросил полицейскую пролетку, раз у начальства случился внезапный приступ щедрости. Шереметьевский тут же распорядился, отнял полицейскую пролетку у 3-го Казанского участка и предоставил в полное распоряжение своего драгоценного сотрудника. Ванзарову только осталось проверить по адресной книге, где проживал Штальберг, и отправиться в дальний конец Александро-Невской части, вблизи лавры.
Доходный дом оказался не из знатных. Штукатурка обсыпалась, водосточные трубы нуждались в ремонте. Селились в нем жильцы небогатые, экономящие каждую копейку. Ванзаров поднялся на последний этаж, долго стучал, ему не открыли. Домочадцев Штальберга не было. Спустившись во двор, он приметил того, с кого полиция спрашивает в первую очередь. Дворник был худощав, но фартук небеленого сукна чистый, бляха на месте, а метла шаркала по земле плотным пучком прутьев. Узнав, что перед ним сыскная полиция, дворник отдал честь, что говорило о старой армейской привычке, не истершейся годами штатской службы.
