Спрыгнув с табурета, Ванзаров принялся ходить вдоль стола.
– Мадам перед смертью пытали.
– Вынужден признать, друг мой… Зверство над пожилой и беззащитной женщиной… Мадемуазель Муртазина, конечно, хорошенькая, но с нее станется устроить нечто подобное. Эти современные барышни только и думают об эмансипации. Добивалась от старушки, что ей было нужно, потом догадалась спрятать следы под множеством ударов, рассчитывая, что до причины смерти не будут доискиваться, а сама разыграла сумасшествие…
– Не верите в гипноз Токарского? – спросил Ванзаров, остановившись перед криминалистом.
– Не то чтобы не верю… – замявшись, ответил Лебедев. – Уж больно все зыбко и шатко… Токарский, конечно, уверен, что гипноз на Муртазину подействовал, но кто знает, что было на самом деле. Может, в больнице ее выведут на чистую воду?
– Благодарю за интересную идею, – сказал Ванзаров и чуть поклонился.
Аполлон Григорьевич не мог понять: над ним шутят или в самом деле?
– Рассмотрим ее подробно, – продолжил чиновник сыска, как будто этого и ждал. – Муртазина догадалась, что machina terroris может находиться у них в доме. Вероятно, старуха ее прячет. Что делать? Вытрясти из нее сведения любой ценой. Муртазина отводит мадам в спальню и там начинает ломать ей пальцы и душить. Старуха ничего не открывает и умирает. В бешенстве или из расчета, как вы считаете, Муртазина бьет ее кортиком… А потом ложится спать. Вероятно, надеясь, что завтра утром обыщет квартиру. Верно?
Еще не зная, где подвох, но уже предчувствуя его, Лебедев согласился.
– Благодарю. Итак, нам с вами известно, что Муртазина умная, хитрая и расчетливая барышня, которая могла водить вокруг пальца Квицинского и даже обманула доктора Токарского. Допустим, она убила, спрятала кортик в жестяной банке, открыла мне в сорочке, запачканной кровью, в которой легла спать, замазав кровать. Что выдает поведение неопытного убийцы: нервишки сдали…
– Опять ваша психологика? Протестую! – воскликнул Лебедев.
– Все жертвы ради того, чтобы найти machina terroris, – продолжил Ванзаров, не обращая внимания на протест. – Допустим, так. Но, если Муртазина умная и хитрая, вдруг возжелала получить изобретение Иртемьева, она не может не задаться вопросом: куда деть аппарат без Квицинского? Кому она его продаст? Из тех, кого знает, – все мертвы или за решеткой. Не на Сенном рынке же продавать… Куда она денет находку?
Так просто Аполлон Григорьевич не желал отказываться от идеи. Раз уж случайно ее родил.
– Куда угодно! – возразил он. – Как думает женщина: главное – получить – а там видно будет… Жадность…
Ванзаров кивнул:
– В таком случае пытки и смерть мадам Рейсторм совсем не имеют смысла.
– Почему?
– У Муртазиной было сколько угодно времени, чтобы обыскать квартиру: мадам Рейсторм спала круглые сутки под опиумом, – ответил Ванзаров. – Ломал пальцы и душил тот, кто слишком спешил, раз гипноз не подействовал на мадам. При этом убийца совсем не знал, каким стальным и властным характером обладала Елизавета Марковна. Что было отлично известно ее горничной.
Только из нежелания согласиться с еще одной проигранной партией, Лебедев заявил, что доказательства не слишком убедили, и, прерывая спор, рассказал, как они с Токарским посетили нотариуса: Клокоцкий под гипнозом тоже рассказал о визите Иртемьева, хотя бы без страданий, какие достались господину Прибыткову. Ванзаров не выразил ни радости, ни удивления, как будто знал заранее.
– Господин Токарский не слишком утомился, помогая сыску? – спросил он.
– Хотите, чтобы он провел гипноз над мадам Тихомировой? – оживился Лебедев.
Испытывать судьбу еще раз Ванзаров не захотел. Помощь московского доктора была нужна в ином. Он рассказал про господина, запевшего петухом, о даме, жевавшей шляпку, и учителе латыни.
– Надо выяснить, у какого доктора они побывали на приеме, – продолжил Ванзаров. – Об этом знает председатель Общества экспериментальной психологии.
– А, этот шарлатан Вагнер! – вскричал Аполлон Григорьевич, который не мог простить Вагнеру предательства классической науки и переход на сторону спиритизма.
– Именно он. Господину Бурцову это известно, но он тщательно скрывает.
Упомянуть судебного следователя, как помахать красной тряпкой перед носом быка. Лебедев дал клятву, что если Токарскому не удастся, то он вырвет у Вагнера признания. Даже если для этого понадобится каленое железо.
– А в уплату сообщите мне: что зашифровано в записной книжке Квицинского, – потребовал он и предъявил объект любопытства.
Ванзаров взял книжечку с листками, смятыми высыханием. Он надеялся, что криминалист забудет, но надежды оказались тщетны. Все тайное должно было стать явным. И никак иначе.
– Шифра нет, только сокращения, – сказал он, перегибая загрубевшие странички. – «МК» – это медиумический кружок, «М-а» – Муртазина, «Т-в» – Тихомиров, «КР» – крепость, «В-т» – наша общая знакомая мадемуазель Волант, то есть Крашевская, «Г-к» – Гузик, «Об./Г-к.» – обед с Гузиком, «СГ» – сеанс гипноза, «Варш» – Варшавский вокзал, «Дн/Р.» – ужин в «Дононе» с цыганкой Радой… Сокращение «С-й» пока не знаю… Ну и так далее… Ничего интересного…
Мелкое жульничество Лебедев не прощал. Выхватив записную книжечку и развернув ее на завтрашнем дне, 1 ноября, предъявил запись.
– Это что такое: «ΑΩ»?
– Альфа и омега, – неохотно ответил Ванзаров. – Как вам известно.
– И что означает?
– Вероятно, планы господина Квицинского.
– Почему перед альфой и омегой стоит «ВО»? – не унимался Аполлон Григорьевич. – Что это такое?
– На этот счет есть разные предположения, – сказал Ванзаров. – Лучше скажите, Аполлон Григорьевич: вам попадалась кличка Морфей?
В соседней комнате криминалист держал картотеку преступников, но и без нее ответил уверенно: никогда не встречал подобной клички. Уголовные и политические предпочитают что попроще.
Ванзаров заторопился. Удержав его, Лебедев казался непривычно серьезен.
– Уж не знаю, что вы там ищете, но прошу вас, друг мой, будьте осторожны… Могу не успеть вытащить вас с того света опять. А одному мне здесь будет тоскливо: слишком много глупцов развелось… Берегите себя, не лезьте на рожон…
Чиновник сыска ничего не мог обещать.
54
Невский проспект
Молодой человек, модно и дорого одетый, вызывает повышенный интерес. Яцек, давно мечтавший прогуляться по главному проспекту столицы, оказался в центре особого внимания. Как только он вышел из гостиницы, извозчики стали приглашать прокатиться, обращаясь к нему «пан», будто угадав поляка, что Яцеку льстило. Он выбрал самую новую пролетку, уселся эдаким франтом и тихим ходом лошадки доехал до Невского, до которого пешком было пять минут. С него содрали тройную цену, но Яцек об этом не догадывался, считая нормальным столичную дороговизну. Он сошел у Казанского собора и отправился совершать «спацер», то есть прогулку.
