Открытие, как ни странно, внесло в его душу покой. Без зависти, с искренней радостью Лебедев наблюдал, как учитель Образцов очнулся от гипноза и не мог вспомнить, зачем его вызвали в кабинет директора гимназии, а потом поговорил с господином Козенко и Токарским на чистой латыни и сильно удивлялся, зачем его вздумали экзаменовать. Директор дал ему совет: в понедельник, когда урок будет у известного шестого класса, вызвать к доске гимназистов, которые в прошедшие дни заработали по-латыни «отлично». Образцов обещал непременно вызвать гениев языка, только не мог вспомнить, чем же недавние бездельники его поразили так, что заслужили высший балл. Аполлон Григорьевич невольно пожалел мальчишек, которых ожидали нелегкие времена, но был счастлив, что гипноз Токарского принес результат.
Кажется, доктор и сам не ожидал полного успеха. Немного смущаясь, он принимал благодарности директора Козенко, и не смог отказать Лебедеву, который пригласил отметить победу у Палкина. По дороге в знаменитый ресторан на углу Невского и Владимирского проспектов доктор предупреждал, что согласен на ужин самый скромный: завтра публичное выступление перед коллегами, он должен быть в наилучшей форме. Аполлон Григорьевич соглашался, что дружеский ужин будет наилегчайший, стоило ради этого ехать к Палкину. Но, как только они сели за стол, как появились наливки и настойки, как был произнесен первый тост за победу гипноза над силами зла, а за ним второй и третий (за медицину и науку по порядку), как на столе раскинулось изобилие палкинских закусок, а на сцене заиграл оркестр пожарной команды под управлением брандмайора, Токарский не заметил, как отдался гастрономическим удовольствиям. Этим гипнозом Лебедев владел в совершенстве, а перепить его никому не удавалось, даже Ванзарову.
Результат превзошел ожидания. В двенадцатом часу он погрузил растекающееся тело доктора в пролетку и предложил ехать к актрисам. Токарский сохранил искры разума, заплетающимся языком просил «не надо актрисок», у него завтра публичный сеанс («плчны снс», как выразился он), надобно выспаться. Аполлон Григорьевич вновь проявил жалость и отвез друга, с которым они перешли на «ты», домой. Сам же не мог не навестить актрисок, которые по нему соскучились.
Он проснулся около девяти у себя в квартире на Гороховой бодрым, в прекрасном расположении духа. Успехом вчерашнего дня необходимо было срочно поделиться с Ванзаровым. Лебедев знал, что даже такая неугомонная натура воскресное утро встречает на подушке. Одевшись парадно для сеанса Токарского и юбилея Тихомирова, который следовало посетить, Аполлон Григорьевич отправился на Садовую.
Поднявшись на четвертый этаж, он так резко постучал в дверь, что створка открылась сама собой. Самоуверенность Ванзарова зашла так далеко, что он спал с открытым замком. Войдя в прихожую и прокричав: «Тук-тук! Ранний гость к счастью!» – Лебедев обнаружил пустую квартиру, холодный самовар и несмятую постель: Ванзаров отличался аккуратностью. Не иначе дорогой друг не ночевал дома, что для неженатого мужчины нормально, но не для Ванзарова.
Ощутив смутное беспокойство, Лебедев решил наведаться в сыскную, благо до нее десять минут пешком. В приемном отделении сыска встретил заспанный чиновник Бобровский, который дежурил с вечера. Он подтвердил: Ванзаров не был в присутствии со вчерашнего дня, когда господин статский советник сам прибыл с визитом. Где может находиться Родион Георгиевич, чиновнику было решительно неизвестно.
Куда делся Ванзаров? Где его искать?
Лебедев не имел ни малейшего представления. Поймав извозчика, он поехал на Фонтанку. Воскресенье было неприсутственным днем, департамент полиции пустовал. Двери открыл старый и уважаемый швейцар Свечкин, который служил при дверях, кажется, со времен императора Николая I. А может, и раньше, старик был древний, как полицейская власть. Швейцар чуть придержал Лебедева на входе и секретным образом сообщил: его дожидается некая барышня. Вчера прибегала, не застала, а сегодня утром заявилась вновь. Свечкин пускать не хотел, но она такая настырная, что пролезла. Теперь сидит около лестницы. И ведь как знала, что Аполлон Григорьевич прибудет, хотя швейцар убеждал, что в воскресенье даже великий криминалист отдыхает. И вот ведь, оказалась права.
Лебедеву не слишком хотелось иметь дело с неизвестной барышней поутру воскресенья, но избегать встречи не стал. Он вошел в холл и не успел сделать несколько шагов к лестнице, как к нему бросилась довольно стройня фигурка, затянутая в серое платье и теплый жакет. Наметанным глазом он отметил роскошную чернь волос и жгучую красоту южного лица.
– Ты Аполлон? – спросила она так строго, как давно уже никто не смел спрашивать.
Аполлон Григорьевич прощал женщинам многое, потому и не женился. Такую дерзость спустил тоже.
– Кто ты, милое создание? – ответил он несколько игриво.
В него метнули сердитым взглядом, в котором не было ни капли кокетства.
– Я Рада, про меня Родион тебе говорил.
Конечно, Лебедев вспомнил цыганку, которая оказалась в «Дононе» вместе с Квицинским как раз накануне его гибели. Этот факт делал ее куда интереснее просто красивой женщины. А близость к Ванзарову, которого она назвала по имени, – тем более.
– Приятно познакомиться. Чем могу помочь, мадемуазель Рада?
– Беда случилась с Родионом, – сказала она тихо и просто.
У Лебедева нехорошо дрогнуло сердце. Отчего-то он сразу поверил, но только виду не показал.
– Что именно? Конкретные факты.
– Вот здесь мои факты, – она приложила руку к левой груди. – У меня сердце цыганское все знает… Беда с ним… Держат его, мучают страшно, измываются, плохо ему, трудно, страдает, бедный… Хоть и сила у него, может не выдержать… Вчера к тебе прибегала, так ведь не было тебя… Столько времени потеряли. Помоги, спаси друга.
И тут Лебедев растерялся. Чего не бывало никогда. С одной стороны, представить, что чиновника полиции могли похитить и мучить, казалось столь абсурдным, что и говорить нечего. Даже господа революционеры на такое не способны. А про воровской мир и думать нечего. Но не поверить словам Рады он не мог. Было в них столько тревоги, что нельзя посчитать бабьими страхами.
– Где его держат, тебе известно?
Рада издала мучительный стон.
– Не вижу… Не вижу точно… Дом большой на углу воды.
На всякий случай Лебедев не стал уточнять, как можно видеть на расстоянии. Наука подобные фокусы отрицала, но сейчас ей следовало помалкивать. Он неплохо представлял карту Петербурга: домов, расположенных на пересечении рек и каналов, столько, что за неделю не обойдешь.
– Что-нибудь еще знаешь?
– Нет… Нет… – ответила она с таким отчаянием, будто виновна была. – Муки его в сердце кричат. Вижу бритву у его лица.
Это уже было ни в какие ворота. Хуже всего, что Аполлон Григорьевич не мог сообразить, что делать? Всегда его вызывали на случившееся происшествие. А как искать человека, которого где-то держат и еще только мучают?
Броситься в участок? Ну, даст пристав городовых, куда с ними бежать?
