От такого редкого подарка Ванзаров не отказался. Шарик покачивался на золотой цепочке. Змейка крепко обвивала кольцами земной шар.
– Благодарю, – сказал он. – Обещаю сохранить.
– Это мне надобно благодарить вас, – ответил Зосимов. – Сняли все покровы. И про Сташевского правильно поняли: не слишком умный фанатик. Я ему никогда не доверял, но цели наши сошлись на время. Пришлось иметь дело с глупцом. Глупее его только Квицинский: так верил в спиритизм, что погрузить его в гипноз не составило труда. Впрочем, и убедить доктора Охчинского, что к нему приходил профессор Тихомиров – тоже… Слабый народ пошел, не то что наше поколение. Уж не знаю, какие вам еще ответы требуются…
– Всего три, – сказал Ванзаров, возвращаясь к дивану. – Кто приходил под видом Адели Ионовны в охранку?
Петр Федорович сморщил губы.
– Девица ни при чем… Наняли актрису, – ответил он. – У вас осталось всего два вопроса, Родион Георгиевич. Используйте их с толком, другого шанса не будет…
– Разумеется… Где Охчинский?
Зосимов хмыкнул.
– Не имею ни малейшего понятия. Отвел нас в палату, куда вас определил, ну я его малость обработал, чтоб ничего не помнил. А куда запропастился – истинно говорю, не могу знать… У вас один вопрос, милейший…
– Что внушили женщинам, которые смотрели в черное зеркало? Кого они должны убить? Какое слово, на которое будет срабатывать насильственное внушение, вложили в их головы?
– Да тут не один, а целых три вопроса. Но с чего взяли, что я кому-то что-то внушал?
– Вы внушали мне, что при слове «ваше высокопревосходительство» я должен убить того, к кому так обращаются, – сказал Ванзаров, глядя в зеленые стекла очков. – Вот для чего сохранили мне жизнь. А вовсе не из высоких принципов. Как внушили Тихомирову сжечь себя, услышав приглашение на лекцию. Как внушили мадам Тихомировой зарезать горничную при невинном упоминании завтрака. Как внушили надзирательнице Рот пустить пулю в висок, когда у нее потребуют сдать оружие, которое вы же ей и передали. Разве я не прав?
Зосимов смолчал.
– Так что с вашими клиентками, Петр Федорович? – продолжил Ванзаров. – Много посеяли зерен смерти? Много сомнамбул живет, не подозревая, что наступит момент, когда сработает взведенная пружина? Тут никакая машина страха не нужна.
Зосимов чуть склонил голову. Из-под пледа медленно вытащил пальцы, коснулся очков и сбросил их. Опаленные глазницы зияли желтой кожей.
– Вы понятия не имеете, куда по глупости сунули нос, – проговорил он, глядя на Ванзарова немигающими глазами. – Скоро, совсем скоро ваша хваленая логика захлебнется в таком ужасе, который не сможете остановить ни вы, ни ваши жандармы. Ждете от меня ответов? Не будет вам ответов, пока в боли и страданиях не познаете, что есть силы, которым нельзя противиться. Они уничтожат и вас, и всех ваших полицейских. Берегитесь, а лучше бегите, пока целы, Ванзаров… Спасайте свою шкуру… Как же я вас всех ненавижу…
С этими словами Зосимов откинул плед. На левой груди, чуть ниже сердца, в шелковом халате торчала рукоятка финки. Лезвие вошло глубоко. Он знал, что жить ему столько, сколько хватит терпения не шевелиться. Ванзаров бросился, чтобы не дать сделать движение, но Зосимов опередил: выдернул нож и смог еще замахнуться. По шелку хлынул черный поток.
– Гибель тебе, Ванзаров, – проговорил он хрипло, заваливаясь вперед. – машина страха скоро до… до…
Тело упало Ванзарову на руки. Тяжелое и безжизненное.
Ванзаров прислонил его к спинке кресла, подобрал зеленые очки и прикрыл ими безжизненные глаза. Финка осталась зажата в руке. Ванзаров не стал ее трогать.
Он спустился на улицу и тревожным свистком вызвал городового с ближайшего поста. Срочно потребовал пристава Вильчевского.
Выл ветер.
Наводнение поднимало воду в Екатерининском канале.
Впереди была ночь. Долгая и непроглядная.
Тьма только начиналась…
80
Набережная реки Мойки
У самой воды, где закончилась гранитная набережная и спускался земляной откос, под деревом сидел человек, поджав колени к подбородку.
Человек дрожал от холода. На нем осталась сорочка с кальсонами, прочее давно сняли, хорошо, что в живых оставили. А может, и плохо. Чем погибать от холода, лучше нож воровской и быстрый конец. Человек не помнил, кто он, кем был, как оказался в этом месте, почему в одном исподнем.
Он не помнил ничего. Пустыми глазами смотрел на волны, пробегавшие мимо.
Тело его дернулось и замерло. Ему стало тепло, как перед концом. Еще немного, и кончится мука. Он закрыл глаза и свернулся клубком.
– А, вот ты где… Нашелся, Морфей… – раздалось откуда-то сверху.
Он крепче зажмурился, чтобы принять смерть, которая за ним пожаловала…
– Замерз, бедный, – снова раздался голос. – Ну, ничего. Отогреем… Еще пригодишься…
Человек ощутил, как сила подняла его и закутала в одеяло.
Он боялся открыть глаза.
Зачем видеть, когда не знаешь, кто ты…
Конец II сеанса
