– Вот уж не думал… – наконец проговорил он, имея в виду, что вместо скуки высокого искусства случилось такое, за что следовало бы извиниться.
– Благодаря вам оказался свидетелем исторического события, – ответил Ванзаров.
– Прихлопнут теперь театрик, не иначе.
– Да, историю эту могут преподнести так, что головы поснимают. Хотя ничего крамольного не вижу. Наоборот – одна польза.
– Это какая же?
– Профессора скажут пару речей, студенты покричат, интеллигенция убедится, как важно стоять на страже моральных принципов, и все останется как прежде. Пар вышел, котел варит дальше.
Лебедев взглянул на друга с некоторым недоумением.
– Не поймешь вас, Ванзаров, когда шутите, а когда… – не договорил он.
– Мой совет: используйте психологику. – Ванзаров подмигнул.
– Ах, вот вы как! – Лебедев не нашел сил обидеться. – Тогда… не скажу вам о результатах экспертизы. Пока не выкурю сигарку…
– Буду страдать молча, – ответил Ванзаров.
Аполлон Григорьевич раздвинул спорящих господ, как тростинки, и удалился. Ванзарову захотелось оглянуться. Так бывает, когда кто-то долго и упрямо смотрит со стороны. Взгляд он заметил сразу. Его невозможно было не заметить. Он чуть поклонился. Ему кивком указали, что разрешают подойти. Пробравшись сквозь разгоряченные тела, он еще раз основательно поклонился, но руки ему не подали.
– Рад столь неожиданной и приятной встрече, госпожа Заварская, – сказал он.
– Ах, Ванзаров!.. Вы тоже здесь!.. Ну, как вам?!. Это превосходно!.. Блестяще!.. Триумф чести!.. Я не хотела вас видеть, но так и быть… В такой день все возможно! Какой подъем!.. Предпочитаю, чтобы ко мне обращались «пани Ирэна», – наконец сказала она, оборвав поток рваных фраз. Барышня находилась в той стадии нервного возбуждения, когда за языком было трудно уследить. Надо было говорить и говорить. – Сделайте мне комплимент!
Это было трудно. Ирэна, с горящими глазами, с румянцем на щеках, в модном платье, облегающем фигуру, и меховой пелеринке на плечах, словно светилась молодостью. Она была не просто очаровательна. Она была бесподобна. Слов не подобрать. Ванзаров несколько смутился.
– Вы удивительно похорошели, – пробормотал он, стараясь не смотреть на красоту, от которой глазам было больно.
– А, вы заметили! – вскричала она. – Наконец-то заметили, Ванзаров! Нет уже той девочки, что смотрела на вас с восторгом и обожанием! Наивной и глупой! Честной и открытой! Нет ее! Все! Вы все упустили, Ванзаров! Вы слепой, и поделом вам… – Ирэна уже плохо владела собой. Еще немного, и, пожалуй, щеку Ванзарова украсил бы след пощечины. Впрочем, маленький скандал потонул в море всеобщего возбуждения.
– Папа! Иди сюда! – закричала Ирэна, махая кому-то.
Ванзаров понял, что сейчас самое время удалиться, но ноги его упрямо приросли к ковру. Худшее только начиналось. Подошел невысокий господин в строгом костюме, седовласый и угрюмый, как и положено знаменитому профессору.
– Надо же, Ванзаров, – сказал он, окинув его взглядом и не подав руки. – Кто бы мог подумать: полицейский попал на торжество морали и справедливости. Это будет для всех вас уроком: берегитесь! Мы сила, когда мы вместе!
– Добрый вечер, профессор, искренно рад вас видеть, – обреченно ответил Ванзаров. Хуже всего, что Ирэна и не думала исчезать. Она держалась за локоть отца, наблюдая за его мучениями со мстительным интересом.
– А вот я не рад вас видеть! Нет, не рад! – повторил профессор Заварский, как припечатал. – Думаете, если прошло столько лет, я забыл о вашем предательстве? Нет, не забыл!
– Профессор… – попробовал вставить слово Ванзаров. Но ему не дали.
– Да, предательство! – вещал профессор. – Променять блестящую научную карьеру в университете под моим руководством. И на что? На служение преступному режиму самовластья? Какой позор! Вы бы уже написали диссертацию!
– Но я… – последовала еще одна робкая попытка. И она провалилась. Заварский был слишком разгорячен.
– Отныне прошу вас, нет – требую… – продолжал он вещать, – чтобы вы никогда не появлялись в моем доме и близко не приближались к моей дочери! Отныне я вычеркиваю вас, Ванзаров, из списка порядочных людей! И руки вам не подам! Пойдем, дорогая…
Подхватив дочь, профессор Заварский направился в самую гущу зрителей. Ирэна оглянулась. В лице ее не нашлось и капельки жалости. Оно горело жадным торжеством мести.
Дернув усы, Ванзаров подумал, что порой надо получать от жизни ушат ледяной воды, чтобы реальность не казалась столь понятной. В общем, не слишком зазнаваться. Лебедев вернулся очень вовремя. Пиджак его испускал редкий аромат сигарки, на который морщились даже взволнованные зрители.
– Это кто такая хорошенькая с вами была? – спросил он, подмигивая.
– Эхо из прошлого, – ответил Ванзаров, старательно отводя глаза.
– Очередная ошибка юности? – Порой Лебедев был невыносим.
– Ошибка, о какой начинаешь жалеть спустя много лет…
– И психологика не помогла?
Ванзаров посмотрел на друга с такой печалью, что Аполлон Григорьевич сразу пожалел о шутке. Как ни умел Ванзаров скрывать чувства, но сейчас он откровенно страдал.
– Ну, так я про порезы… – начал Лебедев, словно ничего не случилось.
– О, господин Лебедев! Надо же! – раздался возглас. – И Ванзаров тут! Не ожидал!
Откуда-то из толпы вынырнул господин, сияющий, как начищенный самовар. В обычной жизни его знали как завзятого театрала и автора смешного водевильчика «Облачко», что шел на Александрийской сцене. Мало кто мог предположить, что он руководит самой закрытой и самой влиятельной службой, борющейся с революционерами, – Особым отделом Департамента полиции. Охранку и жандармов знали и ненавидели все. Про Особый отдел слышали единицы даже в Департаменте полиции. Особый статус позволял им добиваться существенных успехов в борьбе с гидрой революции. Во всяком случае, господин Ратаев писал об этом в каждом отчете, что уходил на самый верх. Во всем остальном это был самый обаятельный, если не сказать – легкомысленный, господин. Особенно когда улыбался «старым знакомым».
Ванзаров пожал его руку, поглядывая на представительного мужчину огромного роста за спиной у Ратаева.
– Ах, господа! – всполошился Ратаев как светский человек. – Какой поразительный спектакль, вы не находите?
Ванзаров, которому достался вопрос, смог лишь выразить нечто неопределенное.
– Мне кажется, это поразительный успех. Скандальный, провокационный, но все же успех! – не унимался Ратаев. – Как вам кажется?
Лебедев обычно за словом в карман не лез, отчего хранил дипломатичное молчание. Как видно, лишнее слово с таким господином было чревато.
Ратаев оглянулся и махнул кому-то. К ним подошел господин огромного роста, сияющий здоровьем, с роскошными бакенбардами и усами, в чем-то удивительно смахивающий на Ноздрева, как его рисуют в классических гравюрах. Одет он был щегольски, уложенные волосы блестели. Гигант непринужденно поклонился.
